Правила бунта

И вообще, почему ее это волнует? Ее не должно касаться, что мне хочется получить немного кайфа между уроками. Я имею в виду, кем, черт возьми, она себя возомнила? Карина — никто. И сует свой нос туда, где ему не место. Если девушка не будет осторожна, то в конечном итоге ввяжется во что-то, что строго подпадает под власть Бунт-Хауса, что-то, что на самом деле не ее дело. Тогда помоги ей Бог.

Я обхожу заднюю часть главного здания, сердито бормоча себе под нос, когда приближаюсь ко входу в лабиринт позади Вульф-Холла. Лабиринт был спроектирован и построен ученым-математиком еще в 1903 году. Как известно, его трудно разгадать, из-за чрезвычайно высоких стен живой изгороди и приводящих в бешенство обратных переходов, но мы, парни из Бунт-Хауса, решили эту задачу в течение нашего первого месяца в академии. Еще в 1957 году в самом центре лабиринта была обнаружена отчлененная голова одного из хранителей академии. Студенты Вульф-Холла любят рассказывать истории об этом несчастном служащем, утверждая, что призрак его тела бродит по узким, заросшим дорожкам в поисках своей головы. Все эти истории — чушь собачья. Все знают, что это так, но даже в этом случае никто добровольно не входит в лабиринт в наши дни. Никто, кроме меня, Рэна и Пакса.

Я следую по пути, который выжжен в моем сознании, следуя заученному направлению, даже не обращая внимания, куда иду. И все это время думаю о Кэрри. Злюсь из-за Кэрри. Одержим Кэрри. Сгораю из-за Кэрри.

Девчонке следует держаться от меня подальше. Она должна прислушаться к слухам и сделать все возможное, чтобы избегать меня, как чумы, а не следовать за мной. Теперь та думает, что я гребаный героиновый наркоман. Еще парни собираются превратить ее жизнь в сущий ад, если я не смогу убедить их, что мне на нее наплевать, и…

— Она — яд. Если ты не скажешь ей отвалить, то ласковое слово на ухо от меня сможет убедить ее не приставать к тебе.

Резко останавливаюсь. Я на расстоянии шага от входа на поляну в центре лабиринта. Там есть беседка, где мы с парнями тусуемся, когда у нас есть свободное время между уроками, и неохота возвращаться домой. Небольшой зал с большим количеством окон и открытым камином, удобной затертой мебелью и удобными потрепанными книгами очень напоминает мне гостиную моей старой гувернантки в Ловетт-Хаусе. Проводя там время, я становлюсь неловко сентиментальным, но и непринужденным, вот почему я планировал провести там весь день. Но, похоже, кто-то уже опередил меня.

Тишину нарушает другой голос.

— Она безобидна. Я просто развлекался с ней раньше, — говорит Рэн скучающим тоном. Я бы узнал этот голос где угодно. — Знаешь, ты начинаешь говорить, как маленькая ревнивая сучка. А я думал, что мы просто убиваем время.

Другой голос снова говорит, такой знакомый, но такой неуместный, что мне требуется секунда, чтобы узнать его.

— Преуменьшай наши отношения, сколько хочешь. Тебе это нравится так же, как и мне. Давай. Отрицай. Я провел много времени, наблюдая, как ты разыгрываешь свои маленькие спектакли и теперь научился распознавать их. Если я перестану звонить тебе, — голос становится дразнящим, задыхающимся, заигрывающим, — ты все равно прибежишь.

Я отшатываюсь, как ошпаренный.

Что... это… за… хрень?

Нет, я что-то неправильно расслышал.

По другую сторону живой изгороди я слышу еще что-то, что заставляет меня отступить на шаг — звук расстегиваемой застежки-молнии.

— Видишь, — говорит тот же голос. — Тебе нравится смотреть, не так ли? Это тебя заводит. Тебе нравится смотреть, как я прикасаюсь к себе. Нравится смотреть, как я кончаю.

Я поворачиваюсь и возвращаюсь тем же путем, каким пришел. Когда удаляюсь от центра лабиринта, в замешательстве делая неправильный поворот за неправильным поворотом, ругаюсь себе под нос по совершенно другой причине. Не потому, что мой друг там флиртовал с парнем, когда я всегда предполагал, всегда знал, что он натурал…

...а потому, что мой друг там флиртовал с нашим учителем.

ГЛАВА 13

КЭРРИ

Кто-то находится в обсерватории. С моей кровати трудно не заметить теплое желтое свечение, исходящее из окон куполообразного строения вдалеке, — яркое, как пламя зажженной спички, горящей в море черноты. Кроме профессора Лейдекера, я единственный человек, у которого есть ключ от этого места. Следует ли мне встать и выяснить, что происходит? В астрономическом клубе на сегодняшний вечер ничего не было запланировано. Я отвечаю за график, так что уверена в этом.

Однако, чтобы добраться до обсерватории, придется пройти по крутой, скользкой тропинке, которая ведет вверх по склону холма позади Вульф-Холла, и подъем может быть очень опасным в темноте.

Полагаю, я должна убедиться, что в обсерваторию не вломились.

Ох.

Свет резко гаснет, погружая купол в темноту.

Ну это все решает.

Именно Олдермен рассказал мне о звездах. Меня ничто не интересовало, когда он впервые взял меня к себе. Он пытался учить меня математике, английскому и истории, но все, что меня волновало — это его рассказы о созвездиях. В конце концов ему удалось связать большинство предметов с астрономией, и именно так я узнала, что люблю математику. Не просто люблю, а действительно очень хороша в ней. Достаточно хороша, чтобы получить стипендию в любой частной школе в Северной Америке. Однако Олдермен выбрал академию Вульф-Холл. Сказал, что здесь мне будет безопаснее. Мужчина заплатил за мое полное обучение вперед, и я не стала спорить. Я была просто счастлива, что он вообще позволил мне поехать куда-либо, принимая во внимание, что академия находится в глуши.

В тишине, на другой стороне моей крошечной комнаты тихо тикают часы, отмечая секунды и минуты, которые я должна использовать для сна. Но сон не приходит. Все, о чем могу думать — это воображаемая игла, торчащая из руки Дэша, и я никак не могу переварить это. Весь его талант, так тщательно скрываемый, пропадет даром. Мысль о том, что никогда больше не услышу, как он играет каждую субботнюю ночь, ошеломляет до паники. Я лично видела, на что способен этот наркотик, и это отвратительно.

Многое произошло за долю секунды, когда Дэш рассмеялся и сказал, что попробует все, что угодно, если это сделает его жизнь более сносной. Я словно снова оказалась в той грязной гостиной, мое тело было обнажено, а Кевин готовил для меня шприц. И я была живым пламенем страха, и вонзала иглу ему в глаз.

Я была не я.

Я была Ханной Роуз Эшфорд и боялась за свою жизнь.

Переворачиваюсь на бок, потирая пальцами глаза. Я измождена, но сейчас нет ни малейшего шанса впасть в бессознательное состояние. Потому что слишком взвинчена. Призраки прошлого прячутся в тени моей комнаты, намереваясь преследовать меня до восхода солнца. И в любом случае, если я засну, мне будут сниться сны, а сны имеют неприятную привычку превращаться в кошмары. Я никогда не умела вытаскивать себя из них. Я…

Снаружи доносится звук.

Из коридора.

Тихий шуршащий звук и жуткий скрип.

Мне выделили эту комнату почти на два года. В этом коридоре нет ни одной половицы, с которой я не была бы знакома. И половица, которая скрипнула, находится прямо за дверью моей спальни. Мой пульс учащается, хотя для этого нет оснований. Каждый вечер кто-то встает, чтобы воспользоваться ванными комнатами в конце коридора. Это обычное дело для других девушек на моем этаже, которые передвигаются по ночам. Но... сейчас все по-другому. Это не полусонный глухой стук кого-то, кто слепо пробирается в темноте, чтобы пойти в ванную, или торопливые шаги одного из студентов Вульф-Холла, крадущегося в чью-то комнату, чтобы посмотреть Netflix после комендантского часа.

Это… подкрадывание.

Охота.

Кто-то стоит в коридоре, отбрасывая свою длинную тень под дверью моей спальни…

Тук, тук, тук.

Стук тихий — такой тихий, что я едва слышу его.

«Господи Иисусе, что, черт возьми, со мной не так? Почему мое сердце вдруг учащенно забилось? Здесь я в безопасности. Меня окружают люди. Если закричу, десять других девушек в одно мгновение вылетят из своих комнат».

— Уже три часа ночи, — шиплю в сторону двери. — Поговорим утром, Прес.