Правила бунта

— Если ты так уверена, что никого из них там не будет, тогда почему на тебе это платье? — спрашиваю я. Это платье. Оно напоминает мне космос — темно-синее, пронизанное тонкими серебряными нитями, похожими на падающие звезды.

Прес бросает взгляд на очень тесное, ультракороткое платье, в которое та влезла полчаса назад, и снова краснеет. Полгода назад она подслушала, как Пакс говорил кому-то в столовой, что его любимый цвет — королевский синий. С тех пор Пресли надевает это платье на «ключевые», по ее мнению, вечеринки и светские рауты в надежде, что Пакс увидит ее в этом клочке синей материи и упадет ниц перед ней. До сих пор парень отсутствовал на всех вышеупомянутых мероприятиях.

— Это моя обычная униформа для вечеринок. Тусовочные доспехи. Я так часто носила его, что теперь не могу выбрать ничего другого, — говорит она.

Окидываю взглядом ее высокую стройную фигуру. Девушка классически красива, с царственным взглядом. Чистое безумие, что Пакс до сих пор ее не заметил.

Я никогда не пыталась одеться так, чтобы привлечь внимание Дэша. Какой в этом смысл? Я слышу в голове грубый голос Олдермена, который твердым тоном повторяет правило номер три, как всегда делает, когда звонит: «Никаких парней. Повторяю, абсолютно НИКАКИХ парней. Никаких свиданий и влюбленностей. Ни в коем случае. Я серьезно, малышка. НИКАКИХ ПАРНЕЙ!»

Я не должна фантазировать о Дэшиле Ловетте. Не должна даже думать о его имени. Но беда в том, что о Дэше невероятно трудно не думать. Он светловолосый, кареглазый ученик частной американской школы и, черт возьми, выходец из знати. Английской знати. Такого рода знати, как в книгах «Гордость и предубеждение» и «Разум и чувства». Даже если бы я не жила по правилам Олдермена, не имело бы значения, что на мне надето. Я могла бы одеться в самый тесный, нелепый наряд, одобренный Джейн Остин, и это все равно не имело бы значения. Потому что все равно была бы недостойна и оставалась не замеченной. Дэш доказал это на днях, когда посмотрел на меня так, словно никогда не видел, ни разу за всю свою избалованную жизнь. Надменный ублюдок.

Гнев разъедает меня изнутри и, как всегда, подстегивает. Стиснув зубы, я указываю подбородком на платье Пресли.

— Сними его, Прес. Мы не будем разряжаться. Наденем то, что хотим, и к черту этих парней.

— Не могу поверить, что позволила тебе уговорить меня.

Вечеринка проходит на окраине Маунтин-Лейкс. В большом фермерском доме, расположенном на участке земли к югу от самого Верхнего Горного озера. Никогда не бывпла здесь раньше, но многие другие ученики Вульф-Холла были. Я всегда была слишком занята, придерживаясь правил Олдермена, чтобы дать волю чувствам. Вечеринки всегда были под запретом. Но в последнее время я чувствую себя так, будто мне не хватает воздуха. Но делаю все, что просит Олдермен. Опускаю голову. Не задаю вопросов. Много работаю. Не отклоняюсь от плана, который мы так тщательно разработали вместе, прежде чем начала учебу в академии. Я сделала себя маленькой, хотя все внутри меня кричит, чтобы стать кем-то БОЛЬШИМ! И вот сегодня вечером, только на одну ночь, я решила, что могу сделать что-то для себя. Просто вечеринка. Это не значит, что я приму кучу наркотиков, а потом меня непременно арестуют.

Олдермен сказал бы, что нет такой вещи, как «просто вечеринка». Он придумал бы миллион причин, почему я должна остаться в академии и запереться в своей комнате с моим маленьким телескопом. Но знаете, что? Олдермена здесь нет. Он вернулся в Сиэтл и занимается тем, чем занимается в своем темном кабинете. Это я застряла здесь, в Нью-Гэмпшире, так что тот может отвалить.

Туман цепляется за наше дыхание, пока мы направляемся к источнику света и звуков, вырывающихся из дома. Справа от нас во дворе бушует костер, ярко-оранжевые языки пламени вздымаются в ночное небо. Люди кричат, разбегаясь от усиливающегося огня, но не я и Прес. Мы целенаправленно идем на кухню этой богом забытой дыры. Там можно найти выпивку.

— Она фиолетовая. И большая, — хнычет Пресли, когда мы подходим ко входу в дом. — Черт, это была ошибка.

Я останавливаюсь, кладу руку на дверную ручку и спокойно смотрю на подругу.

— Ошибка? Эта пачка из твоего гардероба. Ты ее ненавидишь?

— Ну... нет?

— Думаешь, она отвратительная или что-то в этом роде?

— Нет, — произносит подруга на этот раз чуть увереннее. — Думаю, что она потрясающая. Я просто... ну, другие люди подумают, что это странно.

Я отпускаю дверную ручку и повернувшись к ней лицом, кладу руки ей на плечи.

— Слушай сюда. Скажу это только один раз. — Я прочищаю горло для большей убедительности. — Кому… Какое… Дело… Что… Думают… Другие… Люди? — Я говорю вполне серьезно. Это не просто какая-то ерунда, призванная заставить ее почувствовать себя лучше. Мне все равно, что обо мне думают. Каждый человек, которого я встречаю на улице, в коридоре или в классе, думает обо мне в том объеме и в течение времени, которое требуется для того, чтобы билось здоровое сердце. Они будут думать все, что им вздумается. Именно так люди и поступают.

Олдермен предпочел бы, чтобы я следовала его примеру. Его политика — как и политика всех неравнодушных родителей — заключается в том, что он хочет, чтобы я подчинялась. Летала под радаром. Но опрятные маленькие кардиганы и синие джинсы — не лучшая броня для меня. Я пыталась носить это дерьмо, но это не помогло. Попыталась выпрямить волосы и укротить их, чтобы они не были такими дикими. Носила вещи, которые будущие студентки Йеля и Гарварда могли бы надеть на собеседования в колледже, и единственное, чего добилась — почувствовала себя неловко. Поэтому теперь я ношу то, что, черт возьми, мне хочется носить. Пресли, с другой стороны, не так уж невосприимчива к чужим суждениям.

— Да кому какое дело, если люди посчитают это странным? На мне ярко-желтый вельветовый комбинезон. Наши наряды не могли бы не сочетаться сильнее, даже если бы мы попытались. Ну и что? Мы пришли повеселиться на вечеринке. Давай сделаем это, и к черту все, что думают другие.

Пресли выдыхает, затем поднимает голову.

— Ты права. К черту то, что думают другие.

ГЛАВА 3

КЭРРИ

ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД

Я маленькая для одиннадцати лет, и это его бесит.

— И что? — Он бьет меня головой о грязный матрас. — А? У тебя уже пошла кровь? Отвечай на гребаный вопрос!

Парень моей матери втягивает нижнюю губу в рот, смачивая ее. Внезапное выражение голода на его лице заставляет меня паниковать.

— Н-нет, сэр. Еще нет.

Его верхняя губа дергается, изгибаясь и обнажая пожелтевшие передние зубы. Они похожи на зубы грызунов. В каждой детали Джейсона есть что-то крысиное, начиная от его жидких, сальных волос до слишком темных, нечеловеческих глаз-бусинок, и того, как он горбится при ходьбе.

Он выглядит взбешенным.

— Лучше не ври мне, маленькая хитрая сучка.

— Нет, сэр, клянусь. Я бы не стала лгать.

Быстро, как атакующая змея, он хватает меня за волосы, рывком поднимая мою голову с матраса.

— Если я узнаю, что ты… — Угроза повисает в счатанных сантиметрах пространства между его лицом и моим, острая, как нож.

Я киваю так сильно, как только могу, пока тот крепко держит меня за волосы.