Правила отбора

Ну да, всё правильно. Жизнь на стройке весёлая. Однако, увы, пришлось вежливо отказаться от предложения — на жизнь у меня были иные планы.

А вот с геодезией совсем не сложилось. Почему — понятно. Всё из-за Лены и из-за моего скотства по отношению к ней. Не думаю, что она об этом кому-нибудь рассказывала, но — шила в мешке не утаишь. Когда в среду на объект прибыл Василий Михайлович, старший геодезист управления, в мою сторону он даже не глянул. Словно и не было меня для него. Как будто не трепались мы с ним по-свойски всего-то неделю назад.

Видимо, знал он. Точнее, догадывался, кто именно его «ученицу» обидел. Поэтому и вёл себя соответственно. Так как и положено вести себя с непойманными на месте преступления подлецами. Ноль внимания, фунт презрения. Хорошо хоть, Лена в эти дни на стройке не появлялась. А не то пришлось бы ещё и перед Иванычем объясняться. Каяться, отвечать, «почто боярыню обидел, смерд?» А как это в двух словах объяснить? Говорить надо долго, и то, не факт, что поймут. Лучше уж просто молчать и нести в себе этот груз… пока боль в душе не утихнет.

А чтобы утихла она побыстрее, надо мозги мыслями загружать. Причём, постоянно. Вот как сейчас, например. Кладу себе потихонечку кирпичи и думаю. Вспоминаю, как в пятницу снова ходил в бильярдную и чем закончилась очередная проверка «на вшивость»…

— О! А вот и Андрей объявился. Чего так поздно-то?

— Виноват, товарищ подполковник. Больше не повторится, — отрапортовал я, кивая всем остальным.

— Очень на это надеюсь, — усмехнулся Иван Николаевич, сжав мою ладонь как клещами.

Да уж, рука у него крепкая. Впрочем, и у меня теперь тоже не хуже — натренировался за две недели на стройке.

— Надо же, — удивлённо присвистнул Ходырев, ослабляя захват и оглядываясь на Кривошапкина со Смирновым. — Видали, какая смена растёт? Совсем старших уважать перестали.

— Я с лопатой работаю. У меня рука капкан, — процитировал я «садовника Рэберна».

— Это хорошо, что с лопатой, — улыбнулся замначальника кафедры. — Но кий всё же потоньше будет.

— Надеетесь сегодня выиграть, товарищ подполковник?

Вопрос, конечно, нахальный, но Иван Николаевич на меня не обиделся.

— Не только надеюсь, но и выиграю обязательно.

Надежды товарища подполковника не оправдались. За двадцать минут он слил мне четыре партии. Две — под ноль, ещё две — со счётом 2:8.

— Эх! Не идёт сегодня игра, — после четвёртого подряд проигрыша Ходырев удручённо вздохнул, поставил в киёвницу кий и обернулся к тренирующимся на соседнем столе Паше и Михаилу:

— Мужики, как насчёт пострелять?

— Мы не курим, — рассмеялся Смирнов.

— Я не про курево, — хмыкнул Иван Николаевич. — Я говорю, в тир сегодня заглянуть не желаете?

Против стрельбы по мишеням товарищи офицеры возражать не стали. Наоборот, с явным энтузиазмом поддержали предложение подполковника.

До тира мы добрались за десять минут. Ввалились туда всей толпой, вчетвером: ни майора Новицкого, ни Ходырева-младшего с нами сегодня не было. Впрочем, оно и к лучшему. Меньше народа, больше кислорода. В том смысле, что меньше придётся ждать своей очереди, чтобы потом настреляться вволю.

«Основное» помещение институтского тира оказалось не слишком просторным. Дистанция — 50 метров, линия огня — всего четыре «посадочных места», плюс стоечка для «судьи». В прошлой жизни я был здесь всего один раз (сдавал ГТОшные нормы), но подробностей, увы, не запомнил. Не отложилось в памяти это событие …

— С чего начнём, братцы? С макарыча? — поинтересовался Иван Николаевич, когда мы, наконец, очутились на «стрельбище».

— С него родимого. С него, — ответил за всех Кривошапкин.

Михаил кивнул, выражая согласие, а я молча пожал плечами. Из чего конкретно стрелять, мне было по барабану — оголтелым фанатом пулевой стрельбы я не являлся.

Спустя какое-то время Ходырев, в сопровождении «дежурного по объекту», вернулся из оружейной комнаты и выложил на столы два ПМ и коробки с патронами. Хмурый «менеджер тира», которого, как выяснилось, звали Евгений Семёнович, держал в руках деревянный ящичек. Открывать его он не стал — положил на судейский столик и принялся следить за подготовкой к стрельбе.

Первыми на огневой рубеж вышли Ходырев с Кривошапкиным. Передвижные пулеулавливатели мы установили на линии двадцать пять метров. Почти стандартное упражнение — «грудные мишени», одна серия — пробная, три — зачётные, по полному магазину на каждую…

— Сколько, Семёныч? — спросил подполковник, едва утихла пальба.

— Первый стрелок — сто семьдесят четыре, второй — сто шестьдесят два, — отозвался «судья», закончив подсчеты.

— Да-а. Слабоват ты, Паша, против меня, — с довольным видом констатировал Иван Николаевич. — Дважды в молоко засадил. Учиться тебе еще и учиться.

— Я просто не тренировался давно, — пробурчал в ответ капитан. — А так я не меньше двухсот выбиваю. Как правило.

— Угу, ты еще про плохого танцора анекдот расскажи, — рассмеялся Ходырев и повернулся к нам со Смирновым. — Ваша очередь, товарищи… эээ… курсанты и офицеры.

Михаил и я заняли свои места на огневых позициях. Дождались, пока поменяют мишени, после чего не спеша снарядили пээмовские магазины и изготовились к пробной серии.

— Поехали, — отдал команду Семёныч.

На пристрелку ушло чуть меньше тридцати секунд. Медлить особого смысла не было. Судя по результатам, показанным предыдущей парой, оба макаровых казались вполне надёжными. Оставалось лишь поправить прицел и приноровиться к отдаче.

— Первый стрелок — три шестёрки по кругу, восемь — в голову, четыре семёрки — внизу, — сообщил Семёныч, рассмотрев в «трубу» мишень Смирнова.

Результат, в общем-то, неплохой, в первую очередь, говорящий о том, что целился Михаил правильно — разброс в пределах рассеяния.

— Второй стрелок, — «судья» на секунду замялся. — Хм, хорошая кучность. Две восьмёрки, четыре семёрки, две шестёрки. Все в нижней части.

«Ага, понятно. Линию прицеливания надо сместить повыше».

— Готовы? — вновь прозвучало от судейского столика.