Правила секса

Шону нравилось говорить «рок-н-ролл». Например, я говорил: «Отличный фильм посмотрели», – а он отвечал: «Рок-н-ролл». Или я спрашивал: «Что ты думаешь о раннем Фассбиндере?» – и он говорил: «Рок-н-ролл». Еще ему нравилось выражение «решай вопрос». Например, я говорил: «Просто я хочу, чтобы ты это сделал», – а он отвечал: «Решай вопрос». Или: «Но зачем тебе обязательно нужно удолбаться перед тем, как мы займемся сексом?» – а он отвечал: «Решай вопрос», даже не глядя на меня. Еще ему нравился жуткий пидорский кофе – море сливок и куча сахара. Мне приходилось таскать его на фильмы, которые показывали в том семестре, а ему приходилось сначала накуриться. Ему понравились «Таксист», «Бегущий по лезвию бритвы», «Тернистый путь» и «Апокалипсис сегодня». Мне понравились «Бунтарь без идеала», «Близкие контакты третьего рода» и «Седьмая печать». («О черт, субтитры», – жаловался он.) Нам обоим не понравился «Все, что вы всегда хотели знать о сексе».

Конечно же, я стал находить записки, которые кто-то оставлял в его ящике. Жалкие девчоночьи таски. Кто бы то ни был – она предлагала «себя» «ему». И хотя я не был уверен, что он и в самом деле отвечает этой чумичке, я все равно вытаскивал их из его ящика и либо выбрасывал, либо оставлял и изучал, а затем клал на место. Я не спускал глаз с девчонок, которые заигрывали с нами в «Пабе», особенно с тех, которые усаживались рядом и просили прикурить, хотя спички лежали в кармане. И само собой, они вились вокруг тучами, поскольку он все-таки очень красив. И хотя я их терпеть не мог, до меня дошло, что в этой игре все козыри у меня, потому что я тоже хорош собой и кое-что собой представляю, чего Шону явно не хватало. Я-то умел их развеселить. Я легко врал и соглашался с их идиотскими суждениями о жизни, и они мгновенно теряли к нему интерес. Шон заседал – пустоголовый, как секретутка турагентства, вздернув в недоумении бровь. Но это была пустая победа, и я смотрел на девчонок и задавался вопросом, кто же оставлял записки. Неужели до нее не доходило, что мы ебем друг друга? Разве это ни для кого больше ничего не значило? Очевидно, нет. Я подумывал на ту самую девчонку. Мне показалось, я видел, как она кладет что-то в его ящик. Я узнал, кто она. Отыскал ее ящик и, когда никто не смотрел, достал пару сигарет и положил их туда. Предупреждение. Он никогда не говорил со мной об этих письмах. Но потом до меня дошло, что, может, записки оставляла никакая не девушка. А Джерри, например.

Лорен

Конрой, на которого я напоролась на «Выставке американских комиксов» в «Галерее-1», спрашивает, почему меня не было на консультации в прошлую субботу. Спорить бессмысленно.

– В Нью-Йорке была, – говорю.

Ему пофиг. Я теперь с Франклином. Джуди пофиг. Она встречается с первогодкой Стивом. Стиву пофиг. Она трахнулась с ним в тот вечер, когда отправилась в Уильямстаун. Пофиг мне. Какая же это все скукотища. Конрой, которому насрать, просит меня передать одному парню из нашей группы, чтобы тот пришел в субботу. Какой-то старшекурсник. Так что, оставив записку в ящике этого парня, мы с Франклином идем в «Паб» слегка поднапиться, и он вкручивает мне что-то про символизм в «Куджо», а потом мы отправляемся ко мне. Я не получила ни строчки от Виктора. Вдруг мне приходит в голову, что он, может, просто умер. Разговор, который я подслушала на днях за ланчем:

Мальчик: Думаю, мы должны прекратить. Девочка: Что прекратить? Это? Мальчик: Может быть.

Девочка: Прекратить? Да.

Мальчик: Возможно. Не знаю.

Девочка: Это из-за Европы?

Мальчик: Нет. Просто я не знаю почему.

Девочка: Ты должен бросить курить.

Мальчик: А почему бы тебе не бросить… бросить…

Девочка: Ты прав. Ничего не выходит.

Мальчик: Я не знаю. Ты на самом деле… Ты красива.

Девочка: И ты тоже.

Мальчик: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Девочка: Кротким это не нужно.

Мальчик: Мне нравится новая песня Eurythmics.

Девочка: Это из-за наркотиков, правда?

Мальчик: Хочешь, пойдем обратно ко мне в комнату?

Девочка: Какая песня Eurythmicsl

Мальчик: Это из-за того, что я с ней переспал?

Девочка: Нет. Да. Нет.

Мальчик: Кроткие не хотят? Чего?

Я не рисовала больше недели. Если Виктор не позвонит, поменяю специализацию.

Пол

Позвонила моя мать из Чикаго и сказала, что у нее увели «кадиллак» с парковки у «Неймана Маркуса». Что в пятницу, то есть уже завтра, она летит в Бостон и пробудет там все выходные. Еще она сказала, что хочет, чтоб я приехал туда к ней.

– Подожди-ка. Это же завтра. У меня учеба весь день, – соврал я.

– Дорогуша, ты же можешь пропустить одно занятие и встретиться со своей матерью и Джаредами.

– И Джареды тоже будут?

– Разве я тебе не сказала? Приедет миссис Джаред, и Ричард тоже. Он уезжает на эти выходные из «Сары Лоренс».

– Ричард?

Гм, занятно будет, раздумывал я, но ведь завтра «Приоденься и присунь», и я не оставлю Шона без опеки, это не вариант.

– Ты, наверное, шутишь, – сказал я ей. – Это что, шутка?

Я привалился к стенке в телефонной будке Уэллинга. Весь день я был в городе, много часов провел в аркаде с Шоном, который пытался поставить рекорд в «Джоуст» и нещадно лажал. Мы накурились, а за обедом выпили по три пива, и я подустал. Рядом с телефоном кто-то изобразил хот-дог, сидящий в клетке, с грустными глазами и сжатым от злости ртом, тонкими ручонками обвивающий прутья. Хот-дог вопрошал: «Где моя мама?» – а внизу кто-то приписал: «Это он про колбасу».

– Давай, ты же можешь сесть в пятницу на автобус до Бостона или на поезд? – спросила она, отлично понимая, что пятница – это завтра. – Сколько это стоит? От Кэмдена до Бостона?

– У меня есть деньги. Это не проблема. Но в эти выходные? – спросил я.

– Дорогой, – она умудрилась сделать так, чтобы это прозвучало серьезно, даже на таком расстоянии, – я хочу поговорить.

– А папа что?

После этого наступила заминка, затем:

– А что папа?

– Он тоже приедет? – спросил я, потом добавил: – Я с ним месяц не разговаривал.

– Хочешь, чтобы он тоже приехал? – спросила она.

– Нет. Не знаю.

– Не переживай. Встретимся в «Риц-Карлтоне» в пятницу. Верно, дорогой? – поспешила спросить она.

– Мама, – сказал я.

– Да?

– Ты уверена, что тебе это надо?

Я сдавался. Она вдруг навела на меня такую тоску, что отказаться уже было невозможно ни при каких обстоятельствах.

– Да, дорогуша. И не переживай. До пятницы, верно? – Она помедлила и добавила: – Я хочу с тобой поговорить. Нам надо кое-что обсудить.

Интересно что?

– Ладно, – вздохнул я.

– Позвони, если будут проблемы.

– Да.

– До свидания. Люблю тебя, – сказала она.

– Да, и я тебя, – ответил я.

Она повесила трубку первой, и с минуту я стоял, а затем заехал кулаком о стену и вылетел из будки. Худшего времени моя мать еще никогда не выбирала.

По тому, как он двигается, я вижу, что он знает. Он что-то уловил, и я больше не блуждаю в потемках в роли посланника, коим являюсь. Я знаю, что он знает. То, как он оглядывает комнату, столовую, как он проходит мимо общего корпуса. Что бы он ни делал. И я думаю, я просто думаю, что он знает, что это я. Яви-дела, как он смотрел мне в лицо; эти пронзительные темные глаза сканируют комнаты, в которых он находится, и доходят до меня. Он просто боится подойти ко мне и сказать, что он чувствует? Я слушаю «Ве My Ваbу» [12] , и танцую грустные танцы, и напеваю Его имя, и обнимаю себя. Я знаю, что я ему нравлюсь. Я это знаю. И завтра вечером на балу будет финал. Окончательный ответ…

12

«Будь моей деткой» (англ.).