Правила секса

На самом деле на улице было довольно приятно. Был конец октября, когда с деревьев вот-вот опадет осенняя листва, и утро было холодным и бодрящим, в воздухе чувствовалась свежесть, а солнце, спрятавшееся за сереющими облаками, поднялось еще не слишком высоко. Однако чувствовал я себя столь же отвратно, а пять таблеток анадина, которыми я закинулся, даже не собирались подействовать. С затуманенным взором я чуть не сунул двадцатку в разменник. Прошел почту, но у меня в ящике ничего не было, потому что для писем было еще слишком рано. Я купил сигарет и отправился в столовую.

В очереди никого не было. За стойкой стоял этот милый блондин с первого курса, напялив самые огромные солнечные очки, которые мне когда-либо доводилось видеть, и, не произнося ни слова, раскладывал по тарелкам наижидчайший на вид омлет и маленькие коричневые зубочисточки, которые, по-видимому, являлись сосисками. Стоило только подумать о еде, как подступала неминуемая тошнота, и я смотрел на этого мальчика, который просто стоял со шпателем в руках. Пробудившийся во мне поначалу сексуальный интерес уступил место раздражению, и я пробормотал, не выпуская сигареты изо рта:

– Строит тут из себя, – и взял себе чашку кофе. Была открыта только главная столовка, так что я

зашел и сел с Раймондом, Дональдом и Гарри – этим мелким первогодкой, с которым задружились Дональд и Раймонд, он симпатичный мальчик, обеспокоенный типичными для первогодок вопросами, вроде того, есть ли жизнь после Wham! Они не спали всю ночь, нюхая амфетамины, и меня тоже приглашали, но вместо этого я потащился за Митчеллом, который теперь сидел за столиком в другом конце столовки, на эту дурацкую вечеринку. Я старался не смотреть на него и на эту отвратную потасканную шлюху, с которой он сидел, но не мог сдержаться и проклинал себя за то, что не подрочил, проснувшись утром. Эти три пидора сгрудились над листом бумаги, сочиняя черный список студентов, и, несмотря на то что челюсти у них ходили ходуном, они меня заметили, кивнули, и я сел с ними.

– Студенты, которые едут в Лондон и возвращаются с акцентом, – сказал Раймонд, бешено строча.

– Можно у тебя сигаретку дернуть? – попросил меня Дональд с отсутствующим видом.

– Хочешь у меня дернуть? – спросил я в ответ. Кофе был отвратный. Митчелл ублюдок.

– Спустись на землю, Пол, – пробормотал он, когда я протянул ему покурить.

– Почему бы тебе самому не купить? – спросил я его настолько вежливо, насколько можно с бодуна за завтраком.

– Те, кто ездит на мотоцикле, и те, кто ездит «зайцем», – произнес Гарри.

– И те, кто приходит на завтрак, не тусуя всю ночь, – зыркнул на меня Дональд.

Я состроил ему гримасу и сел нога на ногу.

– Две лесбиянки, которые живут в Маккаллоу, – сказал Раймонд, записывая.

– Как насчет всего Маккаллоу? – предложил Дональд.

– Еще лучше. – Раймонд что-то нацарапал.

– А что с той шлюхой, рядом с Митчеллом? – предложил я.

– Спокойствие, Поль. Остынь, – сказал Раймонд саркастически.

Дональд рассмеялся, но все равно написал ее имя.

– А как с этой жирной модной злючкой? – спросил Гарри.

– Она живет в Маккаллоу. Уже охвачена. Выносить эти пидорские шуточки в столь раннее

утро было нелегко, я собирался встать сходить еще за кофе, но сил не было даже на это, так что я сел обратно, стараясь не смотреть на Митчелла, и вскоре все голоса стали неотличимы один от другого, включая мой собственный.

– Те, кто носит бороду или любую растительность на лице.

– Так, отлично.

– Как насчет этого мальчика из Эл-Эй?

– Ну, скорее нет.

– Ты прав, но запиши его все равно.

– Те, кто берет в салат-баре добавку.

– Пол, ты пойдешь на прослушивание на пьесу Шепарда?

– Что? О чем ты говоришь?

– О роли. Пьеса Шепарда. Сегодня прослушивание.

– Те, кто ждет, чтобы поставить себе брекет-систему после школы.

– Нет, не пойду.

– Люди, которые считают, что они перевоплотились.

– Под этот пункт подпадает вся администрация.

– Quelle horreur! [3]

– Чуваки с деньгами и дешевыми проигрывателями.

– Парни, которые не умеют пить.

– А как с парнями, которые умеют пить?

– Правда, правда.

– Запиши девчонок, которые не умеют.

– Я просто запишу тех, кто легко напивается.

3

Какой ужас! (фр.).

– Как насчет Дэвида Ван Пельта?

– Почему?

– Почему бы и нет?

– Ну, я все-таки с ним спал.

– Ты не спал с Дэвидом Ван Пельтом.

– Нет, спал.

– Он легко напивается. Я сказал, что мне нравятся его скульптуры.

– Но они ужасны!

– Знаю.

– У него заячья губа!

– Да знаю, знаю. По-моему, это… возбуждает.

– О’кей.

– Те, у кого заячья губа. Запиши это.

– Как насчет Милашки-Придурашки?

Меня подмывало поинтересоваться, что это за Милашка-Придурашка такой, но почему-то я никак не мог заставить себя сосредоточиться и спросить. Чувствовал я себя дерьмово. Я совсем не знаю этих людей, думал я. Ужасно быть на третьем курсе, теперь актерского отделения. Я начал потеть. Отодвинул кофе и достал сигарету. Я столько раз менял специализацию, что мне стало вообще наплевать. Театральный – последнее, что мне выпало. Дэвид Ван Пельт был отвратителен, или, по крайней мере, я так считал. Но сейчас, в это утро, его имя несло в себе нечто эротическое, и я прошептал: «Дэвид Ван Пельт», – но вместо этого вырвалось имя Митчелла.

Затем неожиданно они заржали, все так же сгрудившись над листом, они напоминали мне трех ведьм из «Макбета», только заметно лучше выглядели и носили Армани.

– А как насчет тех, чьи родители до сих пор женаты?

Они засмеялись, поздравили друг друга и записали это с довольным видом.

– Извините, – прервал я, – но мои родители все еще женаты.

Все подняли глаза, улыбки моментально сдулись, на лицах глубокое огорчение.

– Что ты сказал? – спросил один из них.