Право на эшафот

– Ты себя выдаешь, – неожиданно сказала тетя. – Следует вести себя скромнее, уважительнее. Мир другой? – Я не смогла ни кивнуть, ни ответить. – Понимаю, клятвой связана.

– Вам все равно, кто я? – смогла спросить.

– Мне не все равно. – Она потерла виски, словно у нее резко заболела голова. – Разумеется, ты другая. Я чувствую эту чуждость даже через идентичность оболочки. И те, кто постоянно с моей племянницей общался, это непременно заметят. Но она сделала свой выбор, сбежала. – Графиня помолчала и спросила совсем другим голосом, дрогнувшим от сдерживаемых эмоций: – О ней будет кому позаботиться?

– Будет, – ответила и неожиданно для себя разрыдалась, потому что пришло окончательное осознание, что на моем месте в моей жизни будет совсем другой человек, я больше никогда не увижу близких, а тут я одна-одинешенька, и опереться мне не на кого.

– Ну хватит, хватит. – Она наклонилась ко мне и положила руку на плечо. – А о тебе позабочусь я. Все будет хорошо, Фани. Все будет хорошо.

Глава 8

Тетя, а ее я ощущала именно так, осторожно меня расспрашивала, вытаскивая крупицы информации о моем мире, но, увы, все попытки ответить натыкались на глухую стену невозможности что-то рассказать. Меня словно отрезало от прошлой жизни, и я в большей степени ощущала себя Эстефанией, чем Екатериной, а все, что было до перехода сюда, казалось странным сном, не соотносившимся с реальностью. И пусть я иногда оговаривалась, привнося обороты, не свойственные этим месту и времени, но слишком сильным оказалось влияние даже той части памяти, что была оставлена.

– Странное дело, ты не похожа на того, кто согласен добровольно расстаться с жизнью, – неожиданно заключила тетя, – а ведь обмен произошел наверняка на условиях твоей смерти. Ты не производишь впечатления нищей неудачливой особы, и тем не менее…

Сказать я ничего не могла, зато выразительно потянулась, помахала руками, покрутила головой. Этого хватило.

– Травма и вынужденная неподвижность? Тогда она должна справиться. Не скажу, что разговор с тобой успокоил меня относительно ее будущего, но изменить мы все равно ничего не можем. В любом случае сейчас ты – герцогиня Эрилейская со всеми прилагающимися обязанностями.

Про обязанности я не помнила ровным счетом ничего, поэтому поторопилась уточнить:

– А их много? С моей амнезией ни в чем нельзя быть уверенной. Не хотелось бы по незнанию совершить что-то предосудительное.

– Ой, дорогая, не переживай. Пока ты не достигла возраста совершеннолетия, ни за что ответственности не несешь.

– Поверила бы с радостью, если бы недавно не выяснилось, что вчера мне чуть не отрубили голову. По-настоящему.

– Теодоро пугал. – Тетя улыбнулась, но в глубине ее глаз таилось беспокойство. – Он не стал бы уничтожать по надуманному обвинению последнего носителя крови, потому что получил бы массу проблем в ближайшем будущем.

– Мне показалось, что он очень даже хотел это сделать, и невозможность отрубить мне голову на площади искренне его расстроила. Возможно, он рассчитывал на вас как на носителя крови?

Каждый Сиятельный род был важен для страны – на них зиждилась безопасность, поэтому уничтожать один из них было непозволительной роскошью. Сиятельных семейств оставалось не так много, чтобы это прошло незамеченным. С другой стороны, один кирпичик в стене не так много значил, если не был скреплен с остальными. Вынь его – стена не обрушится. А на его место можно поставить другой. Может, не такой сияющий, но крепкий и надежный.

– Я тоже не бессмертна. – Графиня опять улыбнулась и похлопала меня по руке. – Но имей в виду, если Теодоро решит, что проблемы, которые он получит потом, меньше проблем, которые он получает сейчас, его не остановит даже то, что ты ему нравишься.

– Нравлюсь? – позволила себе усомниться. – Он слишком блистательный, чтобы ему нравился кто-то, кроме него самого.

– Нравишься, нравишься. Со стороны это прекрасно видно. Мы подумаем, можно ли это как-то использовать. Но особо не обольщайся. То, что ты ему нравишься, не помешает избавиться от тебя, если начнешь слишком активно лезть в политику и играть против него. За покушение на короля казнили даже принцев крови, так что во избежание дальнейших провокаций постарайся держаться от дворца подальше, никаких визитов туда. Даже ради помощи мне, понятно?

– Разумеется, – с готовностью подтвердила. От короля я и сама собиралась держаться подальше. – В политику не полезу.

Не для того голова осталась при мне, чтобы красиво скатиться по помосту через какое-то время, радуя жаждущую зрелищ толпу. На моей шее она смотрится намного лучше.

– Не зарекайся, дорогая. В политику иногда приходится лезть вне своего желания, – отрезала тетя. – Плохо, что части памяти у тебя нет.

– Она есть, но заблокирована.

Графиня Хаго посмотрела на меня странно, словно ей не очень-то и хотелось, чтобы память вернулась. И в самом деле, пока чего-то не знаю, я куда лучше управляема.

– У меня есть перед кем-то обязательства? – уточнила.

– Обязательства? – Тетя приподняла брови, словно не поняла, что я имею в виду. – У тебя не может быть ни перед кем обязательств. Они могут быть только у меня как у твоей опекунши.

– У меня были какие-то сердечные склонности?

– Вот здесь я порадуюсь, что ты ничего не помнишь, – улыбнулась тетя. – Скажу прямо. Ты обязана выйти за того, кого назначит семья.

– То есть вы?

– То есть я. Но выбор – не моя прихоть, это желание твоего отца. Поэтому романы нежелательны, пока ты не выйдешь замуж. И никаких никому обещаний.

– А если я уже дала?

– Если ты дала и не помнишь, считай, что их нет. Фани, это слишком серьезный вопрос. Герцогиня не может выйти замуж за кого попало.

– Только не говорите, что я была влюблена в лакея.

– Что? Разумеется, нет, – она рассмеялась, – но и провинциальный барон тебе не подходит.

Значит, у меня все-таки случился роман с каким-то бароном, который тете кажется нежелательной партией. И этот роман Эстефания запихала в самый дальний уголок памяти и накрепко закрыла к нему доступ. А я понятия не имею, о ком речь. А если я с ним состояла в переписке? Или даже больше, чем в переписке?

– Возможно, он меня искренне любит?

– А еще больше он любит возможности, которые получил бы в браке, – холодно сказала тетя. – Эстефания, не разочаровывай меня. Если хочешь завести роман, заводи после свадьбы. Главное, чтобы детей рожала от мужа. Надеюсь, моя прямота тебя не шокировала?

– Нет.

Меня шокировала не прямота, а то, с какой легкостью тетя распоряжается жизнью племянницы. Ее забота начинала давить, поскольку это была забота человека отнюдь не любящего, а выполняющего свои обязанности, прописанные в должностной инструкции. Могу ли я избавиться от ее опеки? Вариант опеки монарха еще хуже: если не найдет, за что казнить, испортит репутацию напрочь.

– А часто проходят казни? – поинтересовалась, чтобы понять, насколько этот мир кровожаден.

В памяти не находилось ничего, но ее, как выяснилось, мне немного ампутировали.

– Редко. Я и не припомню, когда была последняя. Суды нынче на каторгу предпочитают отправлять. В случае самых тяжелых преступлений – только клеймо и пожизненная каторга.

В голосе тети явственно прозвучало осуждение. Сразу видно, не поклонница новомодных веяний по отмене смертной казни. Разумеется, если это не касается ее лично.