Право на легенду

— Я вникаю, — сказал Жернаков. — И сдается мне, Валентин Ильич, что вы от меня что-то хотите?

— Хочу. Только сам еще не знаю чего… Понимаете, какая сложилась ситуация: надо срочно расточить партию роликов для прииска. Скруббер из строя вышел. Главный инженер был только что у меня и убедительно просил не подвести. А срок нам дан четыре дня.

— Да я вам за четыре дня вагон этих роликов наточу и еще маленькую тележку, — рассмеялся Жернаков. — Вот удивили!

Горин молча протянул ему ролик. Несколько раз подкинул его Жернаков на ладони, потом достал из кармана резец — у него в карманах спецовки всегда был чуть ли не целый набор резцов, — чиркнул раз-другой сталью о сталь и озадаченно хмыкнул.

— Поняли?

— Понял… Инженера жалко. Как ни старайся, а за четыре дня ему сам господь бог не сделает. Крепкой закалки сталь, отпускать надо, обжиг ей требуется. Дней за десять, конечно, управимся.

— Нельзя за десять, — сказал Горин. — Никак нельзя. Придется нам без обжига обойтись, будем резать в натуральном, как говорится, виде.

— А кто же, извините, будет резать? — вдруг рассердился Жернаков. Конечно, Горин — головастый мужик, а все-таки технологию уважать надо. — Какой резец пойдет по термической обработке? Я таких резцов что-то не знаю.

— Вот этот пойдет, — спокойно сказал Горин и протянул Жернакову резец, при виде которого у того глаза на лоб полезли. Если это не насмешка, то это еще чего-нибудь похуже. У всех резцов, как известно, кромка острая: так и должно быть по самой сути резания — а тут резец словно бы вывернули наизнанку. Угол у него тупой, или, как говорят, отрицательный. Конечно, если дрова обухом колоть, а хлеб обратной стороной ножа резать, тогда, может, и эта штуковина сгодится. Нет уж, пусть дураков на стороне поищет.

Жернаков повертел резец в руках, молча положил его на стол и демонстративно отвернулся к окну, за которым уже давно было темным-темно.

— Петр Семенович, — нарушил молчание Горин. — Вот вы две машины, можно сказать, оживили. А вам не кажется странным, что никто этого не сделал раньше?

— Чего тут странного? — пожал плечами Жернаков. — Руки не доходили, вот и все.

— Нет, не руки… Тут другое. Тут вот какая вырисовывается картина. Поршни у нас на заводе делать нельзя. Не тот, понимаете ли, профиль. Это все знали, кроме вас, потому что вы не механик, не специалист. И вот потому именно, что вы этого не знали, вы и сделали. А? Разве я не прав?

Такой оборот разговора Жернакова несколько удивил.

— Есть очень странный и очень мудрый закон, — продолжал Горин. — Его впервые сформулировал Эйнштейн, знаменитый физик, может быть, вы о нем слышали. Так вот, он как-то сказал, что все открытия, даже не очень большие, делают в основном люди, которые еще не знают, что этих открытий сделать нельзя. Понимаете? Назовем это инерцией мысли или назовем это преклонением перед авторитетами — как хотите, суть от этого не изменится. Вы только что подумали, должно быть, что я либо умом тронулся, либо шучу не очень остроумно. Так ведь? Кто же таким резцом режет? Никто. Потому что этого делать нельзя. А? Нельзя ведь, правда?.

— Да вроде…

— Вот! Нельзя, и баста! А вы откуда знаете? Из опыта? Лобачевский тоже знал, что параллельные линии не пересекаются, а они, изволите ли видеть, пересекаются. И когда он это, вопреки опыту, понял и доказал, он создал новую, принципиально новую геометрию, которая, если бы уж на то пошло, стала новым математическим мировоззрением! Опыт…

Горин вдруг помолодел лет на десять. Что-то спортивное, пружинистое обрисовалось в его неимоверно худущем облике, глаза стали холодно-настороженными, пальцы нервно забарабанили по столу.

— Ну? Вы согласны попробовать? Этот резец, который, кстати, изобрел не я, а совсем другой человек, режет цементированную сталь, как масло. Или почти, как масло. Вы согласны, Петр Семенович? Или вам некогда? Или вы просто-напросто не хотите в эту сомнительную авантюру ввязываться? Так вам ничего не грозит, мы же не плановое задание в стружку переводить будем, мы сперва на чем-нибудь другом попробуем. Ну? Или вам надо подумать?

— Валентин Ильич, — сказал Жернаков. — Ну, зачем вы так? Грозит, не грозит… Конечно, будем пробовать. Даже интересно. Только я что-то не понял про параллельные линии, разве они могут пересекаться?

— Параллельные? — переспросил Горин. — Откровенно говоря, я сам очень туманно себе это представляю, но математика утверждает. Неэвклидова геометрия Лобачевского… — Он смешно поморщился, лицо снова сделалось прежним, усталым и добродушно-интеллигентным. — У меня, Петр Семенович, два высших образования, и оба технические. Но есть вещи, в которых я по-прежнему чувствую себя неуверенно. Говорят, что, когда Эйнштейн опубликовал свою теорию относительности, в мире нашлось всего несколько человек, которые смогли разобраться в его работе. А мы давайте, по мере отпущенных нам сил и возможностей, следовать совету Эйнштейна на своем, так сказать, уровне.

Они быстро допили чай и пошли в цех. Жернаков закрепил резец, взял у Горина ролик — это был старый, бракованный ролик, трижды точеный-переточеный, зажал его в патроне и вопросительно посмотрел на Горина.

— Какую подачу дадим? Начнем на самой малой?

— Минуточку, Петр Семенович. — Горин мягко, но решительно отстранил его от станка. — Вы уж меня извините, я сам начну. Как-то, знаете, надежней.

В другое время Жернаков бы обиделся. Он вообще-то не очень верил в то, что инженер — будь он хоть трижды академик — может делать их токарную работу по всей форме: так, покрасоваться разве у станка, показать, что сами, мол, с усами, а дай ему настоящий заказ…

Но сейчас он об этом не думал, потому что все, что делал Горин, было именно то самое, что делал бы и он, и сверх того Горин делал то, чего Жернаков еще никогда не делал.

Горин поставил на обработку сверхпрочной детали подачу, на которой обычно обрабатывали мягкую или, в лучшем случае, среднюю сталь, включил станок и стал осторожно подводить резец к ролику. Жернакову хотелось зажмуриться, потому что весь его опыт говорил: сейчас эта тупорылая железяка коснется металла, вспыхнет синий, как от папиросы дым, резец, повизгивая от натуги, пойдет буро-фиолетовыми разводами и сломается, а деталь останется такой же, как и была.

Но зажмуриться он не успел. Резец спокойно вошел в металл и стал снимать с ролика стружку. Горин выключил станок, увеличил подачу вдвое и снова пустил. Резец по-прежнему шел легко и плавно, как будто ролик был из цинка или алюминия.

Через пять минут Горин держал еще горячую деталь в руках и улыбался.

— Ну, — сказал он, — убедились, Фома неверующий? Теперь становитесь к станку. Будем работать.

К середине ночи, когда вся партия роликов была аккуратно уложена в ящик, укрыта промасленной бумагой, Горин быстро посчитал что-то в тетрадке, и оказалось, что скорость обработки с применением нового резца возросла в шесть раз.