Право на одиночество

– Какая разница. Главное, чтобы было вкусно!

Мир поставил вплотную наши кресла, придвинул журнальный столик, с которого он перед этим унёс чашку с остывшим кофе и убрал все ненужные книги и журналы, и принялся накрывать на стол.

Я смотрела на всё это со смешанными чувствами… Для меня ещё никогда не накрывал на стол мужчина, отца я не считаю, именно посторонний мужчина. К тому же приготовленным своими же руками. И это было… приятно. Причём настолько, что я сама удивилась глубине этого чувства. Оказывается, когда за тобой вот так ухаживают, и без задней мысли, что стоит только напоить девушку – как она сама под тебя ляжет, это так приятно…

Между тем Мир накрыл на стол, разлил по бокалам вино, разложил салфетки и, улыбнувшись, позвал меня:

– Ну иди, садись рядом, будем ужинать.

И я, нисколько не смущаясь, опустилась в кресло и принялась поглощать свой ужин, не забывая нахваливать повара. К моему удивлению, Рашидов немного покраснел после первой же похвалы.

– Так что тебе приглянулось из моей библиотеки? – спросил он, видимо, чтобы отвлечь меня от комплиментов.

– О-о! Тут ещё рассматривать и рассматривать! Но если говорить откровенно, пока ты кашеварил, я рылась вот в этом шкафу, – я указала на ближайший к нам книжный шкаф. – Ничего особенного, просто там у тебя фэнтези стоит.

– Ты любишь фэнтези?

– Да я всё люблю, кроме женских романов. Но дело не в этом. Мой отец очень увлекался именно этим жанром, и у нас дома полшкафа забито фантастикой и фэнтези. Вот я и рассматривала твои запасы. Почти весь шкаф у меня есть.

Почему-то перед глазами встал отец, сидящий в кресле с очередной книжкой, и мама, высовывающаяся из кухни с шутливо-гневным выражением на лице.

«Володя! Бросай своих гоблинов и иди обедать!»

«Что?.. А, да, иду… И вообще, тут не гоблины, а драконы!»

«Да хоть Змей Горыныч, у меня котлеты стынут!»

Я невольно улыбнулась. Оторвать папу от очередной его книжки иногда было безумно сложно, даже соблазняя любимой жареной картошкой с грибной подливкой.

– Вспомнила что-то приятное? – вернул меня с небес на землю голос Мира.

– Да, – я кивнула и поскорей сменила тему, чтобы он ни о чём больше не спросил. – А ты обещал мне рассказать о своей жене. Если сейчас подходящее время, конечно…

– Почему нет, – он улыбнулся и глотнул вина из бокала. – Пять лет назад я, конечно, послал бы тебя куда подальше, мне невыносимо было говорить о ней, а теперь… Маша была удивительной девушкой. И очень, очень забавной. Когда я встретил её в институте, она была ходячим комплексом неполноценности. Маша страшно стеснялась самой себя, ей постоянно казалось, что она самая некрасивая, нелепая и над ней все смеются. Мне показалось это очень смешным, почти… почти как твой страх тогда, в кабинете Ломова и в машине. Я веселился, общаясь с ней, наблюдая, как она тушуется, стесняется, сутулится и краснеет.

– Гад, – хмыкнула я. Рашидов усмехнулся.

– Кто же спорит? В девятнадцать лет все мы гады.

– Ну не скажи. Маша ведь не была такой?

– Нет, конечно, но из любого правила бывают исключения. Я имею в виду то, что в таком возрасте обычно не думают о чувствах другого человека, не анализируют свои поступки. Особенно юноши. И я намеренно издевался над Машей, наблюдая за её реакцией и веселясь, пока она меня не возненавидела.

– Серьёзно?

– Абсолютно. Я не делал ей ничего дурного, просто обращался крайне насмешливо и пару раз ставил в неловкое положение, но этого было достаточно. Однажды, когда я перешёл всяческие границы, Маша вдруг разозлилась и заявила, что я – просто слизняк, и она не желает больше со мной разговаривать.

В этот момент я смотрела на Мира и дивилась его реакции – взгляд был грустным, а улыбка словно говорила: «Какой я был идиот».

– И что же ты сделал?

– Ничего. Поначалу – оскорбился. А потом понял, что мне её не хватает. Мне хотелось поговорить с Машей, спросить, что она думает о том или о сём, и уж совершенно точно мне больше не хотелось над ней издеваться. Наоборот – когда она проходила в институте мимо меня, старательно делая вид, что я – стеночка, мне ужасно хотелось схватить её в охапку и расцеловать. И однажды, набравшись смелости, я признался Маше в своих чувствах. Сказал, что люблю её и очень жалею о своих глупых поступках.

Я хихикнула.

– Дай угадаю: она тебя чем-нибудь по голове огрела?

– Конечно. У неё в руках была папка с какими-то чертежами, вот ей я в лоб и получил. А потом Маша мне заявила, что у меня нет ни стыда, ни совести, и гордо удалилась. Она ведь искренне считала себя уродом, каких поискать надо. В таких не влюбляются.

– Во всяких влюбляются, – я покачала головой. – Впрочем, я тоже когда-то думала подобным образом о себе. Что было дальше, Мир?

– А дальше я начал свою диверсию, – он улыбнулся уже радостнее. – Писал ей анонимные записочки со стихами, присылал букеты… Это продолжалось полтора года. Иногда я начинал сердиться и думал – не проще ли найти другую девушку? Но почему-то не мог ни с кем сойтись дольше, чем на один вечер. И чем больше проходило времени, тем больше я уверялся в том, что хочу только Машу. Однажды мне это надоело, и я пришёл к ней домой, наплевав на всё. Добился того, что она сама вышла ко мне в комнату, молча сел перед ней на колени и протянул коробочку с кольцом.

– Ого! – я чуть не откусила кусок от бокала.

– Вот и Маша тоже была в шоке. Сначала она всё допытывалась, зачем я так жестоко над ней шучу, а потом, когда я уже начал драть на себе волосы и вопить, что я уже полтора года как не шучу, Маша вдруг тоже плюхнулась передо мной на колени и спросила, что же в таком случае я нахожу в ней привлекательного. Можешь представить себе такую картинку? Юноша и девушка стоят на коленях, и он рассказывает ей о том, какая она красивая, добрая, самая лучшая.

– Поверила?

– Ну… С одной стороны, Маша поняла, что я действительно не шучу, а с другой – поверить ей мешала собственная уверенность в своей уродливости.

– Кстати, откуда росли ноги у этой уверенности? Такое ведь просто так не возникает.

– Мама ей с детства это внушала. Очень расстраивалась, что дочка растёт пухленькой, ну и каждый день говорила Маше, какой она страшненький ребёнок. А потом дразнили в детском саду и в школе, да и парни за Машей никогда не увивались, вот она и уверилась в своей непривлекательности. Тем не менее, кольцо моё она взяла и сказала, что если за два года не передумаю – выйдет за меня замуж. Как ты понимаешь, я не передумал… Более того, я всячески пытался доказать Маше, что она ничем не хуже других, а во многом даже лучше. Комплексов у неё действительно стало поменьше, но, как это ни смешно, всю жизнь она продолжала ненавидеть свою внешность и стесняться своего тела. Не любила загорать и купаться, потому что стеснялась, и даже переодеваться при мне не могла, хотя в моём взгляде уж точно никогда не было насмешки…

Я вздохнула. Да, и эти мысли были мне знакомы. Я тоже стеснялась и ненавидела своё тело… до тех пор, пока это не перестало быть важным. После смерти родителей такие вещи больше не волновали меня. С тех пор я никак не относилась к своей внешности – ну волосы, ну глаза, ну грудь… а красивое или нет – какая разница? Разве может красивая грудь сделать меня счастливой?

– Там, на полке, есть фотография Маши. Если хочешь, посмотри.

Подойдя к снимку, я взяла его в руки и вгляделась в счастливые молодые лица. Рашидова я узнала сразу – худой и длинный, он властным жестом приобнимал стоящую рядом девушку. В его лице я увидела ту же силу и твёрдость, что и сейчас.

А вот девушка… Маша… Она робко улыбалась, смотря в камеру, и, глядя на неё, мне почему-то тоже хотелось улыбнуться. Кудрявые тёмные волосы до лопаток, светлые глаза – на чёрно-белом снимке непонятно, какого цвета, – нос картошкой, круглое личико с пухлыми щёчками… Я бы не сказала, что так сильно на неё похожа, но всё-таки какое-то сходство просматривалось. Едва уловимое, но тем не менее… А ведь это всего лишь снимок, а если мы похожи в жестах, голосе, движениях…

Поставив фотографию на полку, я вернулась к своему креслу. Села и улыбнулась Рашидову.