Право на семью

Климов опускает голову пряча улыбку. А Борька наоборот пыхтит, как самовар.

– Смотри сюда, - выхватывает он мышку у Климова. – Это настоящий Белов, - повторяет вслед за напарником. – А вот это, его клон, твою мать. Ты с этим трахалась? – тычет пальцем в лицо Степана, появившееся на экране. – Не отвечай. Я все понял. А ты, Клим?

– Да не дурак, - крякает тот и снова пытается мне объяснить. – Вот этот человек, Ира. Степан Александрович Криницкий. Нашими с Зорро стараниями осужден по статье…И именно его я допрашивал в колонии. А потом он бац и в поезде оказался.

– Как такое может быть? – не верю своим ушам. Вздрагиваю как от удара хлыста, просквозившего рядом. Выходит, отец моего ребенка беглый каторжник? Только от одной этой мысли сгибаюсь в три погибели. И что теперь делать?

«Рассчитывать только на себя. Ребенок не виноват», - стучит острым клювиком голос разума.

– Очень просто, - цедит раздраженно брат. – Кто-то очень умный и при больших бабках нашел для себя сидельца. А потом узнал, что по его душу едет сам Климов и быстро прискакал. Не зря тебя, бро, по дороге задерживали. Но теперь мы его прижучим. И всю схему поломаем. Ирка даст показания…

– Послушай меня, - подскакиваю с места и подлетаю к брату. – Я не стану давать никаких показаний. И если ты что-то предпримешь против Степана, то пеняй на себя, - утыкаюсь пальцем в накачанную грудь брата. – Не увидишь ни меня, ни племянника! Так и будешь жить одиноким придурком.

– Это еще почему? – словно не понимает Борька. Баран толстокожий!

– Потому, что он - отец моего ребенка! – выкрикиваю я. – И я не хочу, чтобы мой сын или дочь росли сиротами при живом отце. На сколько ты его упакуешь? На пять? На десять лет?

– Ты не понимаешь, - качает головой брат.

– Это ты не понимаешь! – захлебываюсь слезами. – Если у вас там в системе кавардак, то ни я, ни мой ребенок не виноваты. Степана вообще в поезде не должно было быть. Как он там оказался?

– Да если бы не ты, я б ему яйца оторвал, - сжимает кулаки брат. Боксер хренов!

– Если бы не я, ты бы понятия не имел кто сидит, а кто нет. Это вы допустили косяк, а мой ребенок должен расхлебывать? Обойдешься, Боря, - гневно смотрю на брата. – Это моя жизнь, и не смей лезть в нее грязными лапами.

– Вот значит ты как? – нависает надо мной Борька.

– Зорро, - окликает его Климов. – Ира в своем праве. Она нам точно не свидетель.

– Значит, найдем других, - огрызается Борька.

– Делай что хочешь!
– вылетаю из кабинета, хлопнув дверью.

А следующим утром уезжаю к отцу в Питер.

Глава 17

– Да, беременность, - весело постановляет врач. – Пять недель, Ирина Николаевна. Оставлять будете?

– Да, - отвечаю твердо. И про себя повторяю «Ребенок ни в чем не виноват». Это Белов, то есть Криницкий, напортачил. Сидел бы себе в колонии. Нет, принесла его нелегкая в мой поезд.

Ну нанял ты себе клона, и заройся куда-нибудь поглубже. На дно заляг и лежи там спокойно. Так нет же! Как последний беспредельщик, по вагонам шастает и паспорта фальшивые предъявляет. Хотя если разобраться, паспорт единственный был настоящим, как и пиджак Вероники.

Выйдя в холл, нахожу глазами Марусю.

– Ну как? – кидается ко мне она.

– Пять недель, - заявляю с театральной веселостью.

– Пять. Недель, - жует слова мачеха. – И что ты решила, Ирочка?

– Оставлю, - киваю беззаботно. Забираю в гардеробе пальто. Надеваю наспех и, вылетаю на улицу, забыв застегнуться.

– Побереги себя, - недовольно цедит Маруся. – Если решила оставить ребенка, болеть нельзя, - выговаривает она, останавливаясь посреди аллейки. Терпеливо ждет, когда я застегнусь на все пуговицы. И только тогда продолжает движение.

– Ира, - вздыхает она. – Это такой необдуманный шаг. Мужчина странный, если не сказать больше. Ну скажи честно, ты разве о таком муже мечтала? Об уголовнике?

«Он не уголовник!» - силюсь не закричать. Попал за экономические преступления. Кто-то перестроился и начал сразу платить по полной, а кто-то как Криницкий не успел. Думал проскочить между каплями. Но видимо за него взялись круто. Дробление бизнеса и прочие устаревшие фишки.

Я все прочитала, пока «Сапсаном» к отцу ехала. Плюс подставил его кто-то из близких. Слил следствию всю инфу по обналичке и компаниях в офшорах. А крайним назначили Степана.

Нет, я его не оправдываю! Только за одну его выходку с клоном, ему следовало впаять срок. И Борька прав по большому счету. Но…

«Ребенок не виноват!» - воет внутри чуйка. И я от него точно не собираюсь избавляться или отказываться.

– Какая разница о ком я мечтала? – фыркаю я. – Замуж за Белова я не собираюсь.

И вздрагиваю, вспомнив отвратительную будку.

«А паспорт тоже подделан, - отмечаю мимоходом- Туда вместо синюшной морды вклеена фотка Степана».

– Ты бы подумала, Ирочка. Все взвесила. Жизнь только начинается. Мы с отцом тебе, конечно, поможем. И Боречка наверняка. Но ребенку нужен отец, а тебе нормальная семья. А этот… мужчина… не вариант для тебя. А вдруг потом отберет ребенка? Это такая травма. Врагу не пожелаешь. У богатых совершенно нет моральных принципов. И ты попадешь в зону повышенного риска.

– Марусь, - остановившись посреди улицы, хватаю мачеху за рукав. – Спасибо тебе за поддержку. Но я не избавлюсь от ребенка.

– Хорошо, Ирочка, как скажешь, - кивает она и всю дорогу до дома молчит, думая о чем-то своем. Даже улыбается, несмотря на хмурое утро и срывающийся дождь.

Ну и я ее не беспокою. Представляю красивую русоволосую девочку, маленькую и нежную дочку, и тихо радуюсь.

А войдя в квартиру отца на Московском проспекте спотыкаюсь о ботинки старшего брата.

– Соскучился? – фыркаю, входя на кухню.

– Решил еще раз донести до тебя важную информацию, - зыркает брат, лишь на секунду отрываясь от жареной корюшки. – Этого ребенка нельзя оставлять.

– То есть, - вскидываюсь воинственно. – Ты готов пожертвовать родным племянником или племянницей только для того, чтобы засадить Криницкого? Я правильно тебя поняла?

– Ты…ты… - выдыхает брат, поперхнувшись рыбой. Закашлявшись машет руками. Отец, пристав со своего места, хлопает Борьку по спине. И у меня руки чешутся отлупить брата. У самого в личной жизни зеро, так и мне такую же участь готовит. Обойдтся!