Право на силу

– Ну да! Наверное, у них проблема так же остро стояла, как и у нас! – непочтительно перебил Данил батюшку, возмутившись этим несправедливым, на его взгляд, речам. – Знаю я про рэкет, дед рассказывал! Да только они к своим богатствам богатства добавляли!

А мы – мы сейчас как нищий, у которого автомат есть и которому подыхать под забором не хочется!

– И то, и то – одинаково называется. Беру что хочу – по праву сильного. Но кто тебе сказал, что имеешь ты это право, право на применение силы, моральное право?

– Имею, – ни секунды не сомневаясь, твердо ответил Данил. – За мной – Убежище, дом, семья. Вот мое право.

– Тварь я дрожащая – или право имею… – тихо пробормотал отец Кирилл и печально покачал головой. – Но тот хотя бы сомневался, а ты – нет. Вот что печально…

Данил скривился. Достоевского он читал – книга в библиотеке имелась – и Раскольникова, откровенно говоря, не понимал и даже презирал. Мерзкий поступок, что и говорить… Убить старого человека, того, кто заведомо слабее тебя, – поступок, на мужской похожий мало. Уж лучше бы пистолет взял и на большую дорогу вышел. Или банк ограбил. Все достойнее, чем старуху убивать. И потом… Ну ладно, убил ты. Решился. Так будь хоть в том мужиком, что сопли до колен не распускай!

Да и вообще – сравнения подобные, если честно, сомнительно выглядят! Там – удар в спину, подлый, мерзкий! А здесь – ярость на ярость, сила на силу! Если правда, что полковник сказал, то схватиться насмерть с ротой спецназа и победить – поступок, достойный мужчины и воина!

– Ну и сравнили ж вы, батюшка! – фыркнул Данил. – Не старуху, чай, убивать идем! Что тут философии разводить?! Там – жизнь, и она нам нужна! Отдадут добром – хорошо. Да только ерунда все это, пустые рассуждения, и вы это сами прекрасно понимаете. Никто добром не отдаст того, на чем сидит, того, чем богат.

Санькин отец вздохнул:

– Что верно – то верно. Жадность людская этот мир в пучину ввергла, жадность людская его и погубит. Окончательно погубит. Вот и вас жадность обуяла. Что ни говори – а грабительство это, алчность… Смертный грех!

– Я жить хочу, – просто ответил Данил. Кивнул на притулившихся на кровати жён. – И чтоб вот они жили – тоже. И вы. И Санька с Маринкой, Светкой и Антохой. И Герман, и Михалыч, и Родионыч. Хочу, чтоб Убежище жило нормальной жизнью, а не цеплялось за последний кусок каши, банку тушенки, глоток воздуха. Таков закон жизни, батюшка. Не поймем мы друг друга никогда – на разных языках говорим.

– Да любят они тебя, пойми ты это! Потому и отпускать не хотят! – отец Кирилл, видя, что с позиций веры уговорить не получается, решил зайти с другой стороны. – А ну как погибнешь ты – на какую жизнь их обречешь?

Данил вздохнул:

– А я разве не люблю? Вот потому и иду. А не любил бы – оно мне надо? Ушел бы на поверхность и не появлялся здесь неделями – своя берлога у нас с Санькой имеется, и вы это знаете. Так нет, для них же стараюсь, как вы не поймете? Ладно – продукты! Разве нам не нужны лекарства? А одежда? А ремкомплект для дизелей, запасные части? А фильтры для вентиляционной системы? Трубы, взамен проржавевших, электрика, цемент, строительные материалы, инструмент? Да, на складах что-то есть – но не все, далеко не все! Как прожить без этого – подскажите! И если есть такая возможность – я никуда не пойду, обещаю!

Отец Кирилл вздохнул:

– Те же речи я и от своего отпрыска слышал. Думал, в меня он пойдет, к Богу повернется… Ан нет. Не смог я его в вере воспитать, ой не смог… Вот и теперь хотел отговорить – ранен, весь в бинтах – так нет, не хочет от тебя отставать. Пришел я, если честно, просить тебя, чтоб ты дома его оставил, – да, вижу теперь, зря понадеялся. Куда же вы лезете-то вечно, молодые… Что доказать пытаетесь? И, главное, – кому?

– И не отговорите, бесполезно, – пожал плечами Данил. – Не вините себя, правильно он воспитан. Настоящий мужик, понимает, что к чему. Он – даже со своим ранением – идет! Это его желание, и я ему не указ! Да, молодежь всегда лезет вперед, пытается быть первой, что-то доказать, найти смысл жизни, помочь кому-то. Знаете, батюшка, есть одна очень хорошая максима – жаль, не помню, кто сказал: если ты в молодости не был революционером – у тебя нет сердца; если к старости ты не стал консерватором – ты не нажил ума [54] . Так дайте нам наживать ума самим, не пытайтесь учить своим опытом, дайте учиться на своих ошибках!

54

Одна из версий фразы, приписываемой У. Черчиллю.

Отец Кирилл только печально посмотрел на Данила – и махнул рукой, признавая бесполезность своих речей. Поднялся. Обернулся к так, похоже, и не двинувшимся за все время разговора Иринке и Ольге.

– Ну что ж, дорогие мои… Хоть и знал я наперед, что ни к чему не приведут уговоры мои, – а все ж попытался. Крепка вера мужа вашего в то, что за правое дело он стоит, лжи в душе его не чувствую.

А раз так – Бог простит. Вам же могу посоветовать только одно – молитесь и повинуйтесь, ибо сказано: жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Для такого случая есть в католической вере святой, покровительствующий женам, чьи мужья ушли на войну, – Даниил Пандуанский. У нас не католицизм, православие, но и у нас свой святой найдется. Георгию Победоносцу молитесь, покровителю воинов. Коли горяча будет молитва ваша – вернется, даст Бог. Да и не привыкать вам – сталкер он, всегда по лезвию ходит. Ничего больше не могу сделать. Вот разве благословить, – он повернулся к Данилу, трижды перекрестил его щепотью, наклонил голову, прощаясь, и шагнул было через порог, да задержался…

Данил вопросительно посмотрел на него.

– И вот еще что, Даня… – с порога, глядя прямо ему в глаза, сказал отец Кирилл. – Запомни напоследок: право сильного – это палка о двух концах. И если ты поступаешь по праву сильного с другими, то будь готов, что однажды так же поступят и с тобой.

И дверь за ним захлопнулась.

– Не пущу! – взвизгнула Иринка, вскакивая. – Куда ты в герои вечно лезешь?! Все нервы мне измотал своими вылазками, по ночам спокойно не сплю! Как в рейде – так все из рук валится!

Ольга, сидя на кровати, тихо захлюпала.

– А тушенку ты хочешь кушать? – спокойно спросил Данил, глядя на жену. – А сахар? Кашку? А Ольга, вон, шоколадки любит… А у Сашки Тоха недавно заболел – по всему Убежищу лекарства искали и не нашли. Так и пришлось в ЦРБ опять лезть, на другой край города! Рассказать тебе, с какими приключениями туда добирались?! Да только и оттуда уже последнее вынесли! В следующий раз что прикажешь делать – подыхать?!

– Да пропади оно все пропадом! И тушенка твоя, и пшенка! И сахар! И ЦРБ… Лишь бы муж живой был, а там уж протянем!

– Мы-то протянем, а остальные? А детей ты на голодный паек посадишь?

– А будут ли они, дети-то… – Иринка безнадежно махнула рукой, устало присела на край кровати рядом с Ольгой, отвернулась.

– У нас нет – так другим достанется! – отрезал Данил.

Затрагивать больную тему не хотелось.

– И шоколодки мне не нужны-ы-ы… – с подвыванием вставила младшая. – Дань, че мы делать-то будем, если не вернешься-я-я…

– Тот, кто любит, должен разделять судьбу того, кого он любит [55] , – тихо ответил Данил. – Ждите, родные мои, и ничего не бойтесь. Я вернусь.

55

М. Булгаков. «Мастер и Маргарита».

* * *

На вечернее собрание он все-таки успел. Пока утешал девчонок, да пока ужинали – часа три прошло, так что к чайной он подошел, опоздав всего минут на десять. Зашел – внутри полно народу. Сел на ближайшую скамью, обменялся с ближайшими соседями рукопожатием.

– Давно началось?

– Да нет, пару минут всего, – ответил сосед справа, длинный сухой мужик с погонялой Оглобля. – Еще и не сказали ничего, ждем…

«Тавэрна» представляла собой большой отсек, некогда переделанный из хранилища медикаментов. Площадь помещения позволяла без проблем разместить человек семьдесят одновременно, причем еще и оставалось место для свободного перемещения между стоящими по всему залу столиками. Сейчас столики эти всей гурьбой были сдвинуты к дальней стене, и народ сидел на скамьях, развернутых в сторону барной стойки.