Правосудие во имя любви
Шрифт:
— Что это с вами? — удивился Сойер. — Не обращайте внимания.
Прежде чем Кейт успела ответить, к Сойеру подошла официантка.
— Желаете что-нибудь заказать?
— Мне только кофе, — сказала Кейт, в то же время наблюдая за Сойером. Одет он был в темные слаксы и явно не испытывал потребности в галстуке. Расстегнутый ворот шелковой рубашки позволял увидеть жесткие черные волосы на груди Сойера. Кейт отвернулась, чтобы он не смог перехватить ее взгляд.
— А мне пока ничего не надо, — ответил Сойер официантке.
Как только она отошла, наступило молчание. Сойер потихоньку расправлялся
Кейт хотелось крикнуть, чтобы он побыстрее выкладывал свои новости; нужно было скорее уносить отсюда ноги — подальше от него.
Официантка принесла кофе.
— Если вам понадобится еще что-нибудь, позовите, — сказала она и снова отплыла от них.
Кейт поднесла чашку к губам, и в этот миг новый удар грома потряс здание. Потоки дождя обрушились на оконные стекла. Было видно, как дрожат тонкие рамы.
— Вы всегда так дергаетесь? — спросил Сойер. — Может быть, вам сейчас не помешал бы стакан вина?
— Ответ на первый вопрос: да, я всегда так дергаюсь во время грозы. Ответ на второй вопрос: нет, я не хочу вина.
Сойер посмотрел в окно.
— Должен признать, мать-природа устроила сегодня настоящую преисподнюю.
Кейт почувствовала, что нервное напряжение мало-помалу ослабляет свою хватку. Может быть, все окажется не так уж страшно. Она отпила глоток из своей чашки и невольно сделала гримасу.
— В чем дело? Кофе невкусный?
— Одна вода. Что за окном — что в чашке.
— Ну так не пейте его. Нет, правда, выпейте лучше вина. Вам сразу полегчает.
Он засмеялся, и смех разогнал облако хмурой задумчивости, омрачавшее его лицо. Кейт вдруг ощутила, что когда он смеется, она легко может забыть, почему они здесь и кто он такой. Они вполне могли сойти за парочку нарушителей супружеской верности, предвкушающих то, что должно произойти, и смакующих это ожидание, в котором важно все: и задушевная беседа, и крепкие напитки, и нежные прикосновения… Она почти задохнулась, осознав, куда заводят ее такие мысли. Как видно, что-то отразилось на ее лице, потому что он спросил:
— Что-нибудь не так?
— Нет-нет, — спешно возразила она, прилагая все усилия к тому, чтобы вернуть ход событий на ровную колею. — Просто я, как правило, не пью вина.
— Почему? Говорят, вино полезно для кровообращения.
— Возможно, но иногда оно мешает сохранять контроль над собой.
— Утрата контроля над собой — не такая уж страшная вещь. Изредка, конечно.
— Для вас, возможно, это хорошо, а для меня — нет.
Глаза их встретились — но они не сразу отвели взгляды.
— Вам лучше знать, ваша честь. Люди мы разные.
Кейт отвернулась, понимая, что эти слова — не комплимент. Но она ничего не могла с собой поделать. В течение девятнадцати лет контроль над своими чувствами и поступками был для нее задачей номер один. И все-таки каждый раз, когда она оказывалась поблизости от Сойера, нити этого контроля так и норовили ускользнуть из ее рук.
Она считала, что во всем виновато ее физическое влечение к нему. Даже свежий и едва уловимый запах его одеколона был для нее мучительно-притягательным, и столь же притягательными были резкие линии в уголках его глаз и рта — линии, которые смягчались,
когда он улыбался.— Итак?
Она покачала головой.
— Что «итак»?
— Вы уже поняли, почему я такой сообразительный? — спросил он напрямик.
Кейт задохнулась.
— Вы себя переоцениваете.
— Не думаю, — возразил он с ленивым спокойствием. — Но это не имеет значения. Я отвечу на любой вопрос, который вы пожелаете задать. То есть, почти на любой.
— Отлично. Как получилось, что вы не женаты?
В ту самую минуту, когда вопрос сорвался с ее языка, Кейт уже пожалела об этом, ужаснувшись собственной несдержанности. На губах Сойера заиграла улыбка, словно он понимал, как ей сейчас неловко. Затем его лицо снова стало серьезным.
— Без всяких видимых причин, если не считать того, что мне ни разу не встретилась женщина, которая бы смогла и захотела примириться с моими дурными привычками и суматошным образом жизни.
Тон был вполне легкомысленным, но в выражении глаз Сойера мелькнула какая-то тень. Неужели и он уязвим? Кто бы мог подумать…
— Это можно понять, — заметила она, не найдя ничего лучшего. В душе она продолжала точить себя за тот неуместный вопрос.
— Я хотел бы иметь ребенка.
Кейт не поверила своим ушам. У нее сам собой раскрылся рот.
Сойер издал смешок.
— Очевидно, вы не ожидали такого.
Как ни мучителен оказался этот разговор для Кейт, она собралась с силами и просто подтвердила:
— И в самом деле не ожидала.
Он пожал плечами.
— Звучит, конечно, нелепо, я понимаю, но… — Он резко оборвал себя, а потом добавил: — Хватит обо мне. Теперь насчет вас. Почему вы не замужем?
Кейт заерзала на стуле.
— Самым важным для меня всегда была работа.
Она чувствовала, что говорит как чопорная старая дева. Но это только подтверждало диагноз, который она сама себе поставила: в присутствии этого человека она всегда проявляет себя наихудшим образом.
— Вот как. Ну что ж, это означает, что общего между нами больше, чем мы согласны признать.
Эти слова и сопровождавший их взгляд словно включили сигнал тревоги. Ее снова охватил озноб возбуждения. Такая опасная игра легко могла стать самоубийственной. Реальность этой угрозы заставила ее перевести беседу прочь от всего личного — в деловое русло.
— Если вы не против, я бы хотела перейти к тому предмету, ради которого мы сегодня встретились.
Слово «хотела» совсем не отражало ее подлинных желаний, но она была обязана держать свои эмоции в узде. Может быть, она позволила беседе плыть по течению именно для того, чтобы отсрочить любой сокрушительный удар, который мог нанести Сойер.
— Разумеется, — сказал он бесцветным голосом. — Я разговаривал со сторожем.
Кейт задержала дыхание.
— И?..
— Он пока жив.
— Какая замечательная новость.
— Старикан не в состоянии был сообразить, какое сегодня число, но все, что произошло много лет назад, сумел рассказать вполне связно.
Язык Кейт прилип к небу. Она не в силах была произнести ни слова.
— Однажды, — продолжал Сойер, — лет девятнадцать назад, — по его словам, он это помнит, — в одном из номеров был обнаружен младенец.