Прайс-лист для издателя

– Будь они прокляты! – в сердцах бросил Дронго. – Они рассуждают о независимости, суверенитете, праве народов на самоопределение, говорят о свободе – а сами всегда имеют конкретные шкурные интересы. Хотят отделяться, чтобы безнаказанно грабить собственные народы и бесконтрольно воровать. Сейчас по новостям передают последние сообщения о премьер-министре Хорватии Санадере, который якобы получил десять миллионов евро взятки от венгерской и австрийской компаний. Десять миллионов евро в небольшой и не очень богатой стране. Он не боится получать эти деньги, которые обильно политы кровью его соотечественников…

– Ты обязан ей помочь, – повторила София, – просто затем, чтобы она поверила в человечность.

– Она больше никогда не поверит в человечность, – возразил Дронго. – Такая трагедия иссушает душу, отворачивает человека от Бога, постепенно превращая его в неуправляемого монстра. И еще ханжество окружающего нас мира, когда человеческие судьбы и жизни стоят по-разному. Если бы столько людей погибло в Америке или Франции, это была бы самая страшная трагедия современности. А тысячи убитых в Сребренице – лишь неприятный факт для европейцев и американцев, да и то потому, что это событие произошло в якобы цивилизованной Югославии. Но примерно в это же время в Конго началась борьба между племенами тутси и хуту. Ты можешь мне не поверить, но я там был. И там истребляли в несравненно больших масштабах, уничтожая миллионы людей. Человеческая цивилизация допустила, чтобы в войне, начавшейся в девяносто четвертом, погибло пять с половиной миллионов человек. Можешь себе представить эту невероятную цифру? Пять с половиной миллионов убитых, растерзанных, загубленных человеческих жизней!

Достаточно просмотреть любой выпуск международных новостей, чтобы понять приоритеты цивилизации. Если в Италии или Великобритании от некачественных продуктов отравится хотя бы один человек, это новость на первые полосы всех газет и журналов, всех сообщений корреспондентов. А если в Багдаде погибнут от взрыва бомбы сто или двести человек, это будет где-то в конце, одной строчкой, как досадное недоразумение. Жизни людей оцениваются совсем по-разному. Израиль меняет своего молодого капрала на тысячу арестованных палестинцев, считая такой обмен адекватным. Мотивы Израиля я понимаю и приветствую, для них жизнь любого гражданина – высшая ценность. Но мотивы палестинцев мне абсолютно непонятны. Они изначально обрекают себя на подобную неравноценную арифметику – тысячу жизней за одну. И пусть потом не обижаются, если этот «обменный курс» останется достаточно надолго.

– Что ты собираешься делать? – спросила София.

– Не знаю, – честно ответил Дронго, – действительно не знаю. И у меня почти не осталось времени. Начальник полиции герр Фюнхауф ждет моего доклада. Я пообещал ему, что уже сейчас назову ему имя убийцы.

– Не делай этого, дай девочке возможность спокойно уехать из Германии. Она больше никого не убьет, – убежденно произнесла София.

– И тогда убийство останется нераскрытым, а преступление – безнаказанным.

– Это не преступление, и ты прекрасно это понимаешь. Это месть, пусть даже такая – дикая, неправедная, невозможная. Это возмездие. Рукою девочки двигало божественное провидение. Ведь ты сам рассказывал, что он не должен был там появиться, но он туда пришел – и в результате встретился с ней. Она узнала его через столько лет! Значит, это была его судьба.

– Я сам спрашивал тебя, как мне нужно поступить, а теперь ты уговариваешь меня быть достаточно благоразумным…

Дронго выпил свой чай и тяжело поднялся. Преступление раскрыто, оставалось рассказать об этом сотрудникам полиции. Но именно этого ему так не хотелось делать.

– Что ты решил? – в который раз спросила София.

– Не знаю, – искренне ответил Дронго и пошел к кабинету, в котором его ждали.

Четыре пары глаз смотрели на эксперта, ожидая его вердикта.

– Что? – выдохнул Фюнхауф. – Кто это был?

– Сюда заходил бывший сотрудник отряда Табаковича, который решил отомстить своему командиру, – сказал Дронго. – Эту информацию мне передали из Белграда. Сейчас этот человек уже покинул Германию и находится в Латинской Америке.

– Значит, он был связан с Рамиресом! – громко воскликнул Фюнхауф. – Я так и думал. Это было ясно с самого начала. Они совместно планировали этот террористический акт, а Марк Ламбрехт был, очевидно, их резидентом в Германии.

– Похоже, что все так и было, – кивнул Дронго. – Я думаю, что вы были правы, Рамирес имел непосредственное отношение к этому преступлению. А настоящий убийца сейчас находится в Латинской Америке. Нужно срочно найти Герстмана и выйти через него на этого типа.

– Мы так и сделаем. Срочно пошлем новые запросы, – согласился Фюнхауф. Он поднялся из-за стола, подмигнул Дронго и сказал: – Вот видите, вы сумели вычислить террористов, а я сразу понял, кто стоял за этим убийством. Просто у каждого своя работа. Вы занимаетесь международными преступниками, а я занимаюсь убийцами.

– А пропавший халат? – спросил Грисбах. – Мы ведь говорили о женщине.

– Позови эту несчастную турчанку, и пусть она честно признается, что потеряла халат, – махнул рукой Фюнхауф. – Я сразу сказал, что женщина не могла войти в мужской туалет. Это был профессиональный убийца, который караулил там Ламбрехта.

Он попрощался с Дронго и вышел из комнаты. За ним поспешили Меглих и Грисбах. Дронго остался в комнате с молчавшим до сих пор Дюнуа.

– А теперь давай правду, – негромко заговорил профессор. – В эту сказку про латиноамериканцев я все равно не поверю. Ты не можешь так просто отделаться общими рассуждениями об убийце, который якобы был здесь на ярмарке и уже улетел в Латинскую Америку. Фюнхауф не дурак, он успокоится и тоже поймет, что ты блефовал. Кто настоящий убийца?

– Я решил ее не сдавать, – признался Дронго.

– Так я и подумал, – кивнул Дюнуа. – Кто это был?

– Лейла Азизи из делегации Боснии.

– Как ты догадался?

– Сравнил две записи – дневную, до убийства, и вечернюю. Она была в разных костюмах. А ведь они жили в Майнце. Зачем ей ездить так далеко только для того, чтобы поменять свое платье? Это во-первых. Она жила в Боснии, как раз во время войны, это во-вторых. Через Орлича я узнал, что в Сребренице погибли ее родители и братья, это в-третьих. Командовал одним из отрядов Марко Табакович. И еще я узнал, что ее изнасиловали, а ей было только тринадцать лет. Можете себе представить, через что она прошла?

– На войне может быть все, что угодно. Особенно на гражданской войне, когда взаимное ожесточение достигает высшего предела, – мрачно произнес Дюнуа.

– Так и произошло. Она была у своих стендов, когда увидела Табаковича, и сразу узнала его. Достала первый попавшийся под руку нож и побежала за ним. А потом ворвалась в туалет и ударила его в шею. Конечно, кровь брызнула ей на рукав. Она забрала халат и выбежала из здания. Уехала на такси в Майнц, наверное, отдав все свои командировочные, а потом вернулась на поезде и снова оказалась на ярмарке. Но она успела поменять платье, я сразу обратил внимание на этот факт. Получается, что она как бы предъявила этому немецко-сербскому издателю свой прайс-лист. Свой личный счет за все, что с ней произошло.

– И ты решил ее не сдавать, – понял Дюнуа. – Тебе не кажется, что ты взял на себя несвойственные тебе функции? Ты сыщик, а не судья.

– Я об этом помню. Но мне всегда казалось, что я прежде всего человек. И должен поступать как человек.

– Ты – сыщик, – возразил Дюнуа, – и ты был обязан найти и изобличить убийцу. Остальное не должно тебя волновать.

– Я не мог так поступить, – признался Дронго. – Можете считать, что я нарушил свой профессиональный долг, и вообще я слабый человек, подверженный эмоциям. Я просто не смог ее сдать, у меня не получилось.