Праздничная гора

– Вы только с ума не сходите, да! Они по ходу сумасшедшие!

– А мой племянник? Он не сумасшедший, он нормальный парень. Увлеченный – это правда, но не преступник. Его же на той пятнице, его и всех, кто был в мечети, вытащили и избили. А они ничего не сделали. Уже который случай это…

– Значит, сделали.

– Не сделали, – жестко повторил ее отец, стряхивая пепел. – Просто хотели жить по Корану, их право.

– Не их право, рядом люди живут.

– Они считают, что неправильно эти люди живут, в разврате живут.

– Вы дочь свою наслушались. Извините, что я вам говорю. Но надо было по голове ей настучать хорошенько, же есть, а не слушать. Испортили ей жизнь.

– Успокойся, Шамиль. Сабур делай, – вскинул отец руками и вдруг продекламировал:

Ее манить напрасно будешь!..Стыд вечный мне вина моя, —Меня навеки ты забудешь;Тебя не позабуду я…

Голос несостоявшегося тестя приобрел кошачьи интонации.

Шамиль так и не понял, к чему эти стихи и этот выход. Он с грустью пожал ему руку и побрел на работу к дяде Алихану. Отец Мадины остался стоять с недокуренной сигаретой в руках.

Там-то, в ведомстве, Шамилю и поведали, что ни Алихан, ни кто-либо из начальства на месте не появлялись. Шамилю вспомнился закрытый аэропорт, исчезновение самолетов. Неужели сбежали?

Он сел на цементный парапет учреждения и стал разглядывать улицу. Женщин почти не было, то и дело пробегали возбужденные дети. По тротуарам мужчины стояли кучками и бурно спорили. По раздолбанным улицам метеорами носились автомобили.

Шамиль прикрыл глаза и вспомнил себя в златокузнеческом поселке. Подумалось: не уехать ли ему в село, к матери, подальше от неприятных бурь, от неясности, от мучительных мыслей? Тут внимание его привлекло оживление среди разбившихся на группы людей. Они постепенно отвлекались от разговора и, поделившись на пары или тройки, уходили в сторону площади. Шамиль приподнялся и лениво поплелся за всеми.

7

Увидев на площади группу мужчин и женщин с большими фотопортретами в руках, Шамиль подумал: «Все ясно», и собрался уйти. Но что-то его останавливало. Все шло не так, как прежде, не так, как обычно. Портретов было больше, а лица державших казались смелее. Группу окружил толпящийся люд, все кивали, волновались, гомонили. Женщины с фотографиями наивно улыбающихся молодых людей, почти все закрытые, скандировали: «Верните нашего брата!», «Верните нашего сына!» Полицейских, что особенно странно, не было вовсе.

Человек в спортивной куртке, размахивая руками, рассказывал нескольким телекамерам:

– Нажиб Исаев – мой двоюродный брат. Убит в марте этого года, при мне прямо. Мы с ним, короче, идем по Ярагского в компьютерный центр. И раз – останавливается «десятка» синяя с тонировкой. Оттуда парни в обычных спортивках вылезают, на ходу маски натягивают и давай стрелять, короче.

– Куда стреляли?

– В нас прямо! Нажиб, же есть, в одну сторону выскочил, я в другую. Упал, короче. Смотрю, Нажибу в голову контрольный выстрел делают. И, это, подкидывают ему что-то…

– Что подкинули?

– Автомат, туда-сюда. Потом в магазине пакет купили, гильзы собрали и уехали, же есть…

Чуть дальше выступал другой, в летнем льняном пиджаке:

– Мурада схватили зимой, когда он шел домой с тренировок, силой заволокли в машину и увезли в неизвестном направлении. Это были люди в форме особого подразделения внутренних войск. Родители уже полгода добиваются, чтобы сына вернули…

Шамиль слушал обрывки рассказов, кашель зевак и почти скучал. Но эта странная скука не давала ему уйти. Он прохаживался меж скучившихся горожан, вглядываясь в раскрасневшиеся лица скандирующих женщин, на высокую решетку перед мертвым зданием Правительства, на собственные лакированные ботинки, пустые лица фотопортретов.

Наконец заметил Велиханова, бывшего коллегу из ведомства и давнего знакомого семьи, высокого, с седыми висками. Велиханов что-то напористо объяснял нескольким старикам в коротких соломенных шляпах, чуть ли не тем же самым, что попались Шамилю в приморском парке, после кумыкского митинга.

– А, Шамиль, а я вот тут товарищам разжевываю. Ты посмотри что делается! – говорил Велиханов, подавая ему руку и смешно растягивая слова. – Я всегда говорил, что нужно больше упирать на молодежные лагеря. Помнишь, Шамиль, как мы в Машуке слет делали? Вах, огромное количество народу, позитив! Пели гимн страны, устраивали конкурсы, сам Туткин приезжал! А это что?

Старики кряхтели.

– Это абсолютный слом логики! Это результат того, что нам с Алиханом в свое время не дали развернуться. А у нас уже был проект пригласить сюда ребят из других регионов, свозить их в горы, на водохранилища, водопады, показать им наши ремесла, наши представления, цирковое и танцевальное искусство, ковры… – Велиханов сбился. – Что там еще? Шамиль?

Шамиль улыбнулся:

– Да, можно было привезти…

– Так нет! Все эти журналюги! Вот они, пошли со своими камерами. Нагнетают! Три человека купленных собрались, – он кивнул на сбивчиво скандировавших людей, – и вот они уже освещают! Смотрите, у нас людей похищают! У нас людей убивают! Как будто больше снимать нечего! Пусть они поедут ко мне в село, я им покажу, что надо снимать. Как мой земляк сам своими руками мебель с инкрустацией делает, как моя мама живет. Почему они как схватят какую-нибудь грязную тему и начнут ее мусолить…

– Так это кто нас стеной закрывает? Кто страну разваливает? – вставил один из стариков.

– Вот такие журналюги! – сердито выпалил Велиханов, тыкая указательным пальцем в душный воздух. – Подлецы!

Шамиль на мгновение отвернулся и увидел бежевый хиджаб Мадины. Она стояла полубоком, как будто зарывшись в плечи новых подруг, а справа что-то громко выкрикивал бородатый парень.

– Что он там кричит? – проговорил Шамиль.

– А что его слушать? – буркнул Велиханов. – Что они – бедняжки, что их по подвалам затаскали, что им молиться не дают, утюгом калечат, кресты на груди выжигают, бороды щипцами рвут!

Бородатый и вправду кричал что-то подобное, но до Шамиля долетали лишь обрывки:

– Алхамдуллиля, хвала Аллаху, кяфиры отступили… Трусливые муртады остались без управляющего центра… свобода имарата Кавказ… все, кто против грязи, несправедливости, стяжательства, все… Аллаху акбар… скоро всем, кто скрывался, не придется скрываться, теперь, иншалла, перестанут преследовать за религию…

Пока он вслушивался, Велиханов со стариками пропали, проглоченные толпой. Шамилю полезли в голову картинки-воспоминания. Вот он в детских хлопчатобумажных трусах с отцом и Велихановым на морском берегу разбирает рыбные снасти. Велиханов насаживает червей. Берег пуст и солон, качаются скользкие, привязанные к железному колышку лодки. Велиханов рассказывает непонятный Шамилю анекдот, отец смеется, обнажая серебряные зубы. Шамиль тянется белой ладошкой к банке с червями…

Потом вспомнились велихановские сыновья. Первого назвали Пиком – в честь горы Пик Коммунизма, а второго – Мигом, то ли по созвучию с первым, то ли в честь истребителя, то ли в память о сладостном миге, когда крейсер «Аврора» произвел исторический холостой залп. Миг Велиханов потом служил на торпедостроительном заводе в Каспийске, участвовал в секретных разработках подводного оружия, а в последние годы, по сведениям Шамиля, трудился по специальности в Петербурге. Пик, мягкий и добросердечный, всю жизнь проработал на Дербентском коньячном комбинате, так и оставшись холостяком.