Праздничная книга. Январь - июль

6:00

На полке неожиданно проснулся будильник и заверещал как резаный. Ненавистный звук, абсолютно мизантропический, но ни один другой не способен поднять в 6 утра.

За окном тускло, в комнате холодно, все внутри единодушно вопиет: не вставай, нечего там делать, по ту сторону одеяла! «Дрррррянь-дрррребедень», — заливается будильник. Обычно в таких случаях сонная рука сама по себе, не советуясь с мозгом, вырубала оголтелый механизм, чтобы тело могло поспать еще с полчасика, но не сегодня. Нынче у нас по плану день бешеной мыши, пожар в дурдоме.

Поэтому Жанна Денисова, художник, педагог и налогоплательщик, со стоном вылезла из кровати и запрыгала в сторону трусов.

Толком еще не проснувшись, прибила будильник, хлопнула по выключателю, зажмурилась от резкого света, поискала тапки и, не найдя, босиком прошлёпала на кухню. Зажигалка сыпала искрами, что огниво у Андерсена. «Сейчас примчится собака с глазами, как чайные блюдца, а я ей скажу: собака-собака, отнеси Даньку в сад, а потом сваргань за меня мастер-класс. А собака скажет: ну уж нетушки, я в семье младшенькая, мне слабо мастер-класс, позови лучше ту, у которой глаза, как колёса. Только мне, сиротинушке, ничего не слабо!» Всё это она думает, ставя на одну горелку чайник, а на другую — джезву, вытряхивая прямо на пол из зелёной брезентовой сумки разное ненужное и закидывая нужное. Нужно, кстати, сегодня немало: связку коротких планок, тугой пучок шелковых кистей и тесьмы, краски в коробке, краски в пачке, макетный нож, провод с выключателем и патроном, лампочку-миньон в коробке, книжку насущную, чтоб в метро читать, ну и все прочее. Брезентовая утроба покорно глотает, что дают. Дом для поросенка должен быть крепостью, а сумка человека свободных искусств обязана без усилий и аффектаций вместить слоника средних размеров. Круглый пенал-трубка с кисточками торчит из-за раздувшихся зеленых боков, как слонячий хобот. Усилием воли Жанна отгоняет мысли о слонах и собаках. А тут уже свистит чайник, в толстую чашку с двумя зелёными мышами сыпется какао, темнеет от кипятка, белеет от сливок. На чашке дурацкая надпись «Когда мыши делают пи-пи, они разговаривают». В раковине теснится стадо разнокалиберных чашек и мисок, на полу валяются книги, запыленные недоделанные зеркала, банки с бисером и бусами, Данькины фломастеры. А кофе тем временем, подкравшись, нападает на плиту. Почему их с Данькой всего двое, а судя по кухне, дом оккупирован злыми интервентами и слугами Хаоса? Плач и слезы, особенно утром.

7:15

— Дарья, подъём! — бодро восклицает Жанна Денисова, заботливая мать. — Вставай, дурак, подымайся, дурак, пойдём, дурак, к царю, дурак!

— Не вижу смысла, — басом отвечает Дарья, сворачиваясь в клубок под одеялом.

— Не вижу смысла, — ворчит она, всовывая ногу в один овчинный тапок, — не вижу смысла-не вижу смысла-не вижу смысла! — бубнит, плетясь в одном тапке в ванну, запнувшись по дороге об икеевскую жабу-подушку. Под жабой лежит второй тапок.

Заспанная рожица появляется в кухне и заранее кривится.

— Что видишь, что не видишь, а какао пить придётся, — сообщает заботливая мать, шуруя в холодильнике. — Йогурт черничный или персиковый?

— Не зна-аю…

— Упрощаем задачу. Персиковый ночью украли инопланетяне. Ешь черничный.

— Не вижу смысла. Я уже хочу персиковый.

— Я тоже, друг мой, много в чём не вижу смысла. Будет тебе персиковый. И смысл будет, но все вечером. А пока, дьякон Духов, лопай что дают.

Данька нехотя ковыряется ложкой в черничном йогурте и случайно локтем сталкивает кружку с какао. Мыши разлетаются вдребезги, на полу сладкая лужа, Данька поскучнела и надулась.

Жанна Денисова, вздохнув, идет за тряпкой.

7:45

Лифчик-колготки-джинсы-вельветовая рубашка, привести голову в хоть какой-то порядок, краситься некогда. Пудры и помады комсомолке не надо! Все, что естественно, не безобразно, выпендриваться не перед кем — все свои, вернее, вся своя. Больше ничья.

Данькины косички с четырьмя блестящими резиночками, «руки вверх, уши прижать!» — флиска через голову, джинсовая сумка с набором сокровищ. Сокровища надо спешно пересчитать и отсортировать по степени любимости.

— Дарррья, мы опаздываем! — рявкает Жанна.

— Не вижу смысла, — ворчит под нос Данька на лестнице.

Холодно, слякотно — и это весна, граждане? Нет, вы мне скажите, это весна?

Они пробегают по длинному туннелю, вознесенному над шоссе. С небес на стеклянную кишку сыплется мелкий похабный снежок. Ноябрь, чистый ноябрь на дворе. По лестнице тихо и скорбно движутся невыспавшиеся люди, их ждут на рабочих местах, шаркают ноги, лица у всех одинаково серые. Пока Жанна и Данька добегают до метро, кудрявая овечка на воротнике дубленки покрывается ровной испариной, мокрый снег оседает на руне. Тоже мне, конец марта! Данька безразлично шлепает по лужам, ноги бы не промочила — самое время с ее соплями возиться. Вагон чихает и кашляет, слава Богу, до садика всего три остановки. Жанна, порывшись в сумке, вытаскивает детектив в мягкой обложке. Героине что-то около тридцати, она разведена, бедна, неухожена и обременена маленьким сыном. К пятнадцатой странице судьба сталкивает её с грубым и неприятным олигархом. «Женится» — прогнозирует Жанна.

8:25

Чертова масть! Опять опоздали. Бегом-бегом влетают в садик, в раздевалке тихо и пусто, Данька ноет, потому что совсем запыхалась и ей жарко. В четыре руки они худо-бедно стаскивают куртку и сапоги, угрюмое дитя стоит насупившись, из косички выбился вихор. Жанна едва успевает пригладить ребенку волосы, дать последние наставления и проводить до группы, но из-за двери кричат: «Мамочка, на минуточку!» Ясно одно: добром дело не кончится. Светочка Григорьевна, воспиталка старшей группы, честно сообщает, что впереди праздник, театр, фотографии, альбом и добровольная помощь садику. «Сколько?» — с бодрой обреченностью спрашивает мамочка Денисова. За все удовольствия 2 500, сейчас можете сдать или позже? «Сейчас не могу, могу по частям», — без тени смущения реагирует творческая личность. Светочка ее понимает, у нее у самой зарплата копеечная, а шум за дверью нарастает. Все в одинаковом положении, хотя бы тысячу можете сейчас найти? «Тысячу смогу», — легко соглашается Жанна. Светочка облегченно вздыхает, а ты, щедрая и богатая Денисова, ходи и думай, откуда эту тысячу выстричь, потому что до зарплаты тебе как до неба.

Две станции повиснув на поручне, пересадка, две станции сидя. В детективе дела как-то тоже не очень. Сын принёс двойку, с работы вот-вот уволят, олигарх — хам и быдло.

9:10

В скорби и огорчении от собственной нищеты и бестолковости влачится по улице бедный художник, и до мастер-класса еще почти час, и с неба сыплется мерзкая слякоть, и что сверху, то и снизу, как с тонким ехидством подмечают алхимия с мифологией.

Коварный «Макдональдс» нападает на жертву внезапно. Сначала осуществляется газовая атака — картошку-фри она чует за полсотню метров, затем жёлтый свет захватывает зрение, тепло и перспектива полного желудка — осязание. А слух ласкает невнятное акустическое мельтешение, сдобренное вскриками «свободная касса!» — слава всем богам на свете, в Макдаке никогда не орет радио. Жанна плюхнула поднос на крайний столик у окошка, угнездилась поудобнее и с удовольствием отметила: мороженое в кофе-гляссе почти не растаяло. Вокруг шевелился, зевал и чавкал особый мир, тайный клуб завтракающих в макдаке. Рядом с Жанной перед батареей гамбургеров, пакетов, коробочек и свертков заняли оборону двое, очевидно, мама с сыночком. Сыночку лет тридцать, не меньше, мамаша вообще выглядит всеподавляющей и хтонической, как Гея. Мама и сын возвышаются над столом и плотоядно облизываются. Рабле бы определенно оценил и композицию, и типажи. А вот еду бы не оценил. Не для великанских желудков тощая сплюснутая котлетка, потому и приходится брать не качеством, так количеством. За соседним столиком расположились дамы изрядного возраста в затрапезе и разношенных шлёпанцах на толстый носок. Может, живут напротив и, набросив утреннее неглиже, спустились к завтраку. Пиршество их достойно Ван Бейерна. Малек водочки, россыпь картошки, кофе и виноград в пластиковом корытце. «Лимона, не хватает зачищенного лимона, — механически подмечает Жанна, — и практически реплика малых голландцев». Мимо дам ходит чопорная администрация, не трогает, даже водку старательно не замечает. Дамы отщипывают по ягодке, лениво беседуют, теребят крашеные локоны, и художник Жанна Денисова, обжигаясь пупырчатым пирожком с вишней, понимает, что она богач, заласканный судьбой: это надо же какой паноптикум собрался нынче в одном-разъединственном Макдональдсе! Вот уж воистину, сон разума рождает чудовищ! «А может, — пискнул голос разума, — ты просто не выспалась, а теперь все на меня валишь? И вообще, на часы посмотри!»

10:00

Запыхавшаяся, растрепанная и красная, с сумкой наперевес, она влетает в редакцию, на бегу разматывая шарф и срывая дубленку. Красоту навести не успеем, разве что причесаться.

— Готов ли ты к подвигу, друг мой? — вопрошает Лера.

Сама-то Лера к подвигу готова несомненно и всегда — от безупречно выщипанных бровей до последней пуговицы белоснежной мужской рубашки под чёрным бархатным корсажем. Тоже безупречным. Родись Лера мужиком и в XVII веке, быть бы ей пиратским капитаном фрегата «Арабелла», и жизнь бы у нее была куда спокойнее и размереннее. А так она редактор рукодельного журнала, а по совместительству ответственный за все. Когда говорит Лера, пушки молча завидуют.

— Давай быстренько прикинем по шагам: сбор каркаса два шага, третий обтяжка, сначала роспись или сначала проводка? Не важно, перемонтируем… Роспись — это шага три, проводка — два шага, подвесить кисточку. Девять шагов… многовато… Саша, ты готов?

Жанна привычно снимает с безымянного пальца серебряное кольцо и прячет в карман джинсов, закатывает рукава рубашки — руки на мастер-классах должны быть анонимны.

Каркас они мучают, мнут и тискают едва не полчаса, зато потом всё летит стремительным домкратом: ткань пришита степлером почти идеально, под кистью ожила и полетела над тростниками хохлатая цапля… Внутри загорелся матовый миньончик, цапля покачивается важно, как мандарин в паланкине.

— Саша, на перьях сними мАкрее! Ещё мАкрее — вот самый кончик, — командует Лера, заглядывая в кадр с табурета.

— Всё. Снято. Восемь шагов. А как ты кисть привязываешь, я публике буковками объясню. Час сорок пять — не гении ли мы?

— Гении, — радостно соглашается Жанна — А не может ли какой-нибудь гений мне поснимать руки для моего родного сайта?

— Для твоего сайта руки можно из любого мастер-класса нарезать, хочешь — в краске, хочешь — в золоте…, - пираты не уважают ненужных действий.