Праздник саранчи

и все удостоверения, все справки, целую кипу справок, и ты всем будешь их показывать… Всем. А потом уедем… Уедем отсюда.

— Я есть хочу… — протоптала она, оседая на пол… — Голова крутится.

Он уложил ее в вагоне. Проводник объяснил ему, что в Краснодара зарезали милиционера, теперь ищут во всех поездах…

За Краснодаром, когда ехали среди пустых скошенных полей, ей стало совсем плохо.

— Доктора надо, сгорит совсем, — сказала бабка, помогая усадить ее.

Ее стошнило, он, оглядываясь на грустные лица, заглядывавшие из прохода, вытер ей рот платком.

— Доктора! Ну кто-нибудь, спросите!

— На станцию надо…

Подходили к станции. Она потеряла сознание.

— Скорее! — заорал он. — Кто-нибудь! Черт, Таня… — Поднял, понес ее к выходу.

Батюшка, ловко прыгнув в свои черные туфли, подхватил ее, помог ему.

— Вещи, вещи собирайте! — крикнул людям.

Они вынесли ее на землю. Здесь было свежо, она застонала. Кто-то спустил их чемодан, он раскрылся, упал в лужу.

— Подержи, — Андрей передал Таню батюшке, сам кинулся, запихал все в чемодан, звякнув железом. Головы гроздьями свисали из тамбура.

Он побежал за батюшкой прямо через пути. Тот легко, сильно нас Таню к старой кирпичной станции, какие-то люди, склонявшись с платформы, помогли ему, Андрей догнал их, выхватил ее, понес сам.

— Ну прощай! С богом! — Перекрестил его батюшка и, подтянув штаны, прытко бросился догонять поезд.

— Сюда, сюда, клади прямо на стол!

Он внес ее в большую серую комнату, положил на стол, на какие-то бумаги, склонился над ней, тормоша, оглянулся дико.

— Воды! Да кто-нибудь, воды!

Вбежал милиционер с графином, другой поднял Таню за плечи, слушая сердце. Андрей увидел, что это отделение милиции.

— А почему сюда? — Он рванул кого-то в форме за плечо. — Вы что? В больницу надо, в больницу!

— Да вы не волнуйтесь, сейчас…

Они положили ее в «уазик», сержант сел рядом, все глядел на Таню испуганно, бережно придерживая их чемодан.

— Да вы на волнуйтесь! — уговаривал Андрея другой.

В больнице его, как он ни упирался, выгнали в коридор. Он ходил у двери, прислушивался, привставал на цыпочки, снова ходил. Обернувшись, вдруг замер, увидев, что в коридоре, бывшем, по-видимому, приемной, вдоль стен на лавках все сидят люди и смотрят на него.

Старики с папками, мужики на костылях, какие-то дети с перевязанными лицами, девка у окна с рукой в гипсе, все молчат и грустно, испуганно смотрят на него. Он отошел, сел рядом с женщиной, державшей за руку парня, посидел раскачиваясь.

— Жена ваша? — спросила женщина.

Он кивнул, обернулись, увидел отрешенное, белое лицо парня, его правую руку в намотанном до локтя бинте, набухшем от крови, увидел, что рука вместо пальцев заканчивается чем-то тупым, совершенно бесформенным, мокрым от крови, капавшей на пол… Дернув головой, снова встал.

— Бедная, застудилась, верно… — снова сказала женщина.

Кто-то закашлял тягуче, хрипло. Какой-то ребенок все ныл, всхлипывал в больничной тишине, и мать, причитая, успокаивала его. Не в силах более ждать здесь, Андрей вышел на лестницу, закурил.

Милиционер, молодой парень, державший его вещи, тут же подвинулся, давая ему место у перил, кашлянул вежливо.

— Вы уж не переживайте, — Он попробовал улыбнуться. — У нас доктор хороший… Вылечат.

Андрей кивнул ему, взял у него чемодан, осторожно придерживая, закрыл плотнее.

— Да я подержу… — Тот хотел помочь..

— Я сам…

— Жена у вас красивая… — сказал парень задумчиво и вздохнул.

Андрея позвали. В кабинете сидел один доктор, молодой полнеющий парень с бородкой.

— А где? — Андрей шагнул к нему, оглядываясь. — Вы что? Где она?

— Не волнуйтесь, все в порядке. Ей сделали уколы, она в палате.

Андрей сел, обмяк.

— Что у нее?

— Но знаю. Подозрение на гепатит. Но, может быть, аппендицит… Придется полежать несколько дней, если что, сделаем операцию.

— Какую операцию? Вы что, ей нельзя… Не может у нее быть ничего…

Доктор, кивая, записывал что-то, глянул на Андрея:

— Цирлина ее фамилия?

— Что? — Андрей увидел ее студенческий билет, тот, что делал Витя. — Ах да, Цирлина…

— А паспорт у sac?

— Зачем паспорт?

— Положено. — Врач смотрел в стол.

— Нет у нас паспортов… Мы студенты, наши паспорта у товарища все были… Он уехал в Москву.

— Вы поедете или останетесь ждать?

— Куда я поеду? — Андрей привстал, оглянулся. — Слушай. Ты вот что, я тебя прошу как человека… Не надо ее резать, дай какие-нибудь таблетки, и поедем мы… Нам до своих надо добраться. Понимаешь! А билет ее отдай уж мне, нужен он…

Они сидели молча. Доктор глядел в стол, перебирая бумаги. Потом протянул ему билет.

— Спасибо тебе.

— Следующий? — крикнул тот, не глядя на него. — Палата во дворе, на первом этаже… Смотри…

Когда стемнело, он высадил ее в окно прямо в больничном халате, поддерживая, провел через черемуху к дороге, где стоял, не глуша мотора, грузовик.

— Знаешь, они не спят, — смеясь, слабо сказала она. — Они пожелали нам счастливого пути…

Водитель, усатый мужик, гнал машину всю ночь. Переодевшись, она спала на плече Андрея, иногда целуя его во сне в шею. Когда вышла заря, она проснулась. Он показал ей бурые степи, сказал:

— Не бойся, теперь все будет хорошо. Это все уже наши земли, казачьи. Сначала кубанские, там донские, там астраханские, а за ними — Гурьев и вверх по Уралу наши, уральские… Здесь на выдадут… А? — Он повернулся к мужику. — Как казаки?

— А чего казаки? — отозвался тот. — Было бы куда… Снялись бы, да пошли снова…

В Гурьеве, купив билеты на поезд, они, чтобы не ждать на станции, вышли через толпу казаков, прошли через маленький шумный базар в тихие переулки. Он на сдал вещи, нес в руке, настороженно оглядываясь на углах…

Был тихий душный вечер, пыль лежала на тополях, на вишнях, во дворе старого дома, на куполах маленькой яркой церкви, ласточки ныряли с куполов…

— Давай зайдем, — предложила она. — Поставим по свечке.

Они вошли, Андрей поставил чемоданы, купил у бабки несколько свечей. В церкви было тихо, пусто, за клиросом ходил кашляя священник, в стороне молились две старухи, косились изредка на солдата, стоявшего у станы.

Обходя грубо малеванные иконы в крашеных рамах, они по очереди поставили коричневые свечи испуганно глядевшему на них Николаю Чудотворцу, худенькому, похожему на мальчика Георгию Победоносцу, огляделись, не зная, кому поставить еще.