Праздник Святой Смерти
Шрифт:
Вечер был безнадежно испорчен, и на обратном пути из Оперного театра Крестовская почти не разговаривала со своим кавалером, который, она в точности знала это, теперь навсегда остался в прошлом…
На службу Зина пришла уставшая, не выспавшаяся. Всю ночь ее мучили кошмары. Но утром она ни за что не смогла бы пересказать их содержание. Просто что-то большое, страшное, темное увлекало ее за собой.
К счастью, в этот день не было совещаний и планерок. Но после обеда в столовой Зина все-таки столкнулась в коридоре с Бершадовым.
Он остановился,
Так прошло пять дней. Крестовская понемногу успокоилась. А на шестой день, вечером, когда она возвращалась со службы, прямо в дверную ручку ее комнаты кто-то вдел букет ярко-красных роз.
В этот день Зина задержалась допоздна – нужно было перепечатать несколько очень важных документов. И было уже около восьми вечера, когда она наконец вернулась домой – уставшая, голодная, и вдруг этот букет роз, вставленный в ручку двери… Несмотря на зиму, цветы все еще хранили влагу и свежесть, и было похоже, что их только что срезали.
Не отпирая дверь комнаты, не вынимая букета, Зина выбежала на улицу. Остановилась, и, смешно сказать, как собака принюхивалась. А потом и безошибочно забежала за угол дома. Там в темноте стоял Виктор.
– Я ждала тебя раньше, – выдохнула она, все сильнее и сильнее ощущая легкий флер его одеколона, который, как прозрачная вуаль, все еще дрожал в воздухе, оставляя тот неуловимый след, по которому она его нашла.
– Знаю. Я все пять дней здесь хожу по вечерам, – вздохнул Барг.
– Почему не подошел?
– Боялся, – коротко ответил он.
– Меня или себя? – Зина нахмурилась, не понимая, что вообще происходит.
– Я не могу без тебя жить, – как-то очень просто сказал Виктор, потом поправил: – Нет, не так. Я не хочу без тебя жить.
– Зачем ты пришел? – Крестовская чувствовала предательскую крупную дрожь в теле, приходящую из глубины позвоночника так, как приходила всегда, стоило Баргу только прикоснуться к ней рукой.
– Попросить прощения, – голос его звучал глухо.
– Попросил? Теперь уходи!
– Хорошо, – он сделал несколько шагов назад, не сводя с нее глаз.
Потом все произошло быстро. Так быстро, что Зина не успела даже очнуться. Барг вдруг стремительно бросился вперед и рухнул прямо перед ней на колени, обхватил ее ноги и спрятал в подоле ее пальто свое лицо…
– Прекрати! Что ты делаешь… – Крестовская попыталась высвободиться, но это было невозможно: прижимая лицо к ее ногам, Виктор все говорил, говорил без конца… Она не слышала его слов, они сливались в надоедливый, бессмысленный шум. Наконец он поднял лицо – оно было залито слезами.
В этой сцене было что-то жутко гротескное и комичное, и Зина принялась хохотать, и хохотала до тех пор, пока не сорвала голос в рыданиях. Это комичное на самом деле было трагичным – так, как часто бывает в самой настоящей, жуткой, непридуманной трагедии…
На
следующее утро Зина проснулась в объятиях Виктора. Простила ли? Она никогда больше не задавала себе этотого вопроса. Верила ли в то, что он изменится? Нет, она была твердо уверена, что он не изменится никогда в жизни – люди не меняются. Чувствовала ли себя счастливой? Она больше не жила на земле. Она словно укрылась облаком, зарылась в него с головой, и это облако отделяло ее не только от реального мира, но и никогда не оставляло наедине с собой.Крестовская умирала каждую ночь в цепком кольце обнимающих ее рук и утром снова возрождалась заново. И это было больше, чем счастье – облако забвения, укрывающее ее от себя, заставляющее навсегда забыть прошлое и все, что существовало до этого мгновения.
Через неделю Вмктор снова переехал к ней. Несколько дней подряд при взгляде на Зину Бершадов хмурился, и каждый раз, когда она ловила его взгляд, его лицо становилось мрачным, и Крестовская сжималась от его взгляда, прекрасно понимая, что он думает.
Как-то раз она осталась в его кабинете после очередного совещания – нужно было обсудить кое-какие дела. Но Бершадов не стал этого делать, даже намеренно закрыл папку с бумагами. Потом вперил в нее тяжелый взгляд.
– Знаешь, Зинаида, какая самая отличительная черта всех предателей? – вдруг произнес он.
– Нет, – пролепетала Зина. Ей стало трудно дышать.
– Главная отличительная черта всех предателей – это трусость. Больше всего на свете, больше потери собственной жизни предатели боятся сказать правду. Это для них мучительнее, чем средневековая казнь, когда заживо сдирают кожу. А значит, они снова и снова будут предавать.
– К чему это ты? – нахмурилась Зина, прекрасно понимая, что подразумевает Бершадов.
– Попробуй спросить предателя о правде – и ты сама увидишь, что с ним будет. Попробуй задать простой вопрос: как мы будем жить дальше? И ты сама не поверишь тому, как быстро сдуется предатель, – просто как мыльный пузырь.
– Я все еще не понимаю, к чему ты говоришь это, – Зина отвела глаза в сторону.
– К предателям нельзя возвращаться, – не сдержавшись, хлопнул рукой по столу Григорий. – Лучше грызть землю и собственные руки. Лучше биться головой о стену и как бешеный зверь выть. Но возвращаться к предателям нельзя. Нельзя! Потому что предатель будет предавать снова и снова – до тех пор, пока однажды, глядя на себя в зеркало, ты никого не увидишь в этом зеркале…
– Я не поняла ни слова из того, что ты сказал. – В голосе Зины проявилась не свойственная ей резкость. – Но у меня нет времени разводить пустые разговоры. Надо работать.
В этот вечер, вернувшись домой, она была непривычно тиха и вела себя так отстраненно, что Виктор Барг не выдержал. Обняв Зину, он сжал ее с нежной силой:
– Любовь моя, что с тобой? Что тебя мучает?
– Я не знаю, – ей хотелось плакать.
– Не думай ни о чем плохом. Гони прочь плохие мысли. Мы с тобой всегда будем вместе. До конца жизни. Рядом.
Месяц пролетел как один день. Счастливый, как сон, пока однажды утром, собираясь на работу, Зина вдруг не сказала: