Предания старины Смоленской

– Вот за что тебя люблю, Миша, так это за гостеприимство, – потирая руки, произнёс Акулов, – и за настойки твои замечательные, и за закусок обилие.

–Маменька в своё время занималась. Отец не очень любил, да и скончался рано. А вот дядя Вася, отчим мой разлюбезный, тот мог каждый день причащаться. Да не по разу. Так и стали готовить настойки в этом доме, даже маленький перегонный куб соорудили. Давай, Андрей Иванович, твоей любимой, вишнёвой на косточках настоянной.

Рачинский разлил по стеклянным рюмкам благоухающую вишней алую влагу. Однако Акулов задумчиво крутил ножку рюмки между пальцами, не спеша пить.

– Зря ты, Миша, сорвался. Зря наказал того мужичка.

– Андрюша, ну как ты не поймёшь? Быдло должно знать своё место, поле пахать, а не по городам с жалобами бегать. Дай им волю, они вообще работать не будут, только на печи пузо греть.

– Да я не о том, – пристав раздосадовано махнул рукой, – сам ведь говоришь, предводитель тобою недоволен. А если ещё одна жалоба? Да ещё дело Егоссы твоей тянется. Я делаю что могу, защищаю, кум ты мой любимый, но ведь много уже всего на тебя в земском суде. Ох много, Миша.

–Да ладно, одним разбирательством больше, одним меньше, – Михаил Алексеевич отставил рюмку в сторону, – а с Егозой, всё и так понятно. Дура баба, хоть и красивая. Дура.

– Дура не дура, а когда я её сюда в Кузнецово вызвал для следствия, сообразила, не приехала. Да ещё исправнику прошение направила, чтобы меня от дела отстранить. Александр Дмитриевич тот, конечно, у бабы на поводу не пошёл, но всё же, всё же. Да и наделал шуму в обществе эта твоя выходка. Выгнал в ноябре из дому девицу. Зачем, почему? Ведь лет семь же жили вместе. И что бы тебе не жениться на ней, как обещал?

–А зачем мне она, бесплодная? Да и имение у неё в Балтах так себе, маленькое, – Рачинский поставил локти на стол, подперев ладонями голову, – я ведь сам её тогда к бабке послал, на болота. Вот и вытравили приплод. А выгнал я её тогда, спьяну. Да со злобы. Я к Кулешам свататься ездил, а они мне от дома отказали, из-за Егоссы. Вот так вот, Андрюша. Давай лучше по настойкам. А там и горячее, да под «Ерофеича».

– Под «Ерофеича», да горячее? Это мы завсегда, как мои солдатики говорили, – улыбнулся Акулов. За вишнёвой в рюмки полилась сливовая, а затем и мятная с лимонной подоспели. И забылись всё невзгоды и обиды. А от вкусной рюмочки, да под хорошую закуску, так и на сердце радость. А закуски были замечательные. И маленькие, на один укус, пышные расстегайчики с рыбой и с грибами, ароматная ветчина с тонкими прослойками белоснежного сала, хрустящие солёные огурчики, с мизинец длиной, не больше. А уж грибов в бельских лесах видимо-невидимо. Вот они на столе, и соленые рыжики и грузди, и тушёные в сметане подосиновики. А тут уж и горячее принесли. Разварные речные окуни с кореньями, тельное из телятины в сливках, да запеченная баранья нога с гречневой кашей. А к баранине ещё и три разных соуса в больших фарфоровых соусниках, брусничный, мятный да сметанный с хреном.

Рачинский отдал предпочтение рыбе, тогда как Акулов, отхватив здоровенный кус баранины, принялся поливать его мятным соусом. Попробовал, закатил глаза и, мыча от удовольствия, добавил к мясу ещё и брусничный.

– Ну, и где же наш «Ерофеич»? – обводя взглядом богатый стол, вопросил Андрей Иванович. Михаил Алексеевич взял в руки высокую гранёную бутылку зеленого стекла. Густая пахучая светло-коричневая настойка полилась в рюмки. Акулов, поднеся бокал к носу, с удовольствием понюхал.

– Ах, Миша, аромат-то каков? Нектар и амброзия. Хвала матушке твоей, царствие ей небесное.

– При маменьке совсем другой «Ерофеич» получался. Это Агафоныч что-то с травами колдует, – Рачинский улыбаясь смотрел на довольного кума.

«Ерофеича» много не выпьешь, и в ход снова пошли вишнёвка да сливянка. И потянулась причудливыми зигзагами нить долгого застольного разговора. Друзья вспоминали свою службу в армии, оба ведь отставные порутчики, обсуждали новости уезда да губернии, смаковали перипетии недавней удачной охоты. Акулов по своей должности был в курсе всех происшествий в Бельской округе. За разговорами время пролетело незаметно. Так что когда пристав достал свой серебряный брегет, стрелки показывали без четверти восемь вечера.

– Поеду я, Миша, домой, пора мне, – вздохнул Акулов.

– Что, на ночь не останешься? Спальню я тебе выделю, Глашку, Машку или Парашку под бочок, а, Андрюша? А то и всех трёх сразу, – расхохотался гостеприимный хозяин.

– Всех трёх было бы заманчиво, – улыбнулся в ответ Андрей Иванович, – ну да не в этот раз. Надо мне дома появиться, разлюбезной моей женушке показаться. А то ведь в понедельник поутру раненько ехать на доклад к исправнику. Агафоныч, – прокричал он в сторону закрытой двери, – вели моему кучеру запрягать.

– На посошок, Андрюша, на посошок, – Рачинский разлил в рюмки остатки вишнёвой настойки, – с богом.

Конец ознакомительного фрагмента.