Предания вершин седых

— Выпей снадобье прямо сейчас, при мне, хоть глоточек, — встрепенулась Олянка.

Она откупорила бурдючок и поднесла горлышко к губам мужа. Тот помедлил мгновение, и она горячо заверила:

— Ты не думай худого, это лекарство, а не отрава.

Он грустновато улыбнулся:

— Из твоих рук, родимая, я принял бы даже яд.

Он выпил несколько глотков и отнял горлышко от губ. Олянка с тревогой всматривалась в его лицо. Любимко устало прикрыл веки, улыбнулся.

— Как будто ничего пока не чувствую.

— Оно, должно быть, позже действовать начнёт, — предположила Олянка. — Я, наверно, несколько денёчков поблизости побуду, дабы убедиться, что ты выздоравливаешь. А теперь пора мне.

— Останься ещё хоть на часок, — попросил Любимко со смиренной, ни на что не надеющейся лаской в утомлённых глазах.

Олянка осталась бы, да снаружи её поджидала Куница. Та могла забеспокоиться, что Олянки долго нет.

— Не могу, Любимушко, идти мне надо, — быстро проговорила она. — Я на следующую ночь снова загляну, проведаю тебя. А теперь отдыхай, не сиди за книжками за полночь...

Скользнув на прощание полувоздушной лаской по его щеке, Олянка выскочила в окно — съехала вниз по горке из хмари. Приземлившись, она подняла взгляд: конечно, Любимко был там, смотрел ей вслед. Не оставляя отпечатков на снегу, Олянка устремилась прочь, пересекла сад и перемахнула через забор.

— Ну что, отдала мужу снадобье? — спросила Куница. — Долго ты... Я уж беспокоиться начала.

— Всё благополучно, — коротко ответила Олянка. И добавила: — Вот что... Давай-ка мы прямо сейчас в обратный путь пускаться не станем, обождём пару дней где-нибудь поблизости. Я хочу убедиться, что Любимко пошёл на поправку.

— Бабушка велела возвращаться сразу же, — нахмурилась Куница. — А Бабушка ничего зря не говорит.

— Куна, прошу тебя, давай подождём! — взмолилась Олянка. — Так мне спокойнее будет!

— Ох, чует моё сердце, не кончится это добром, — покачала та головой.

Но поддалась на уговоры Олянки и согласилась. Они расположились на отдых в лесном подземелье, подальше от людских глаз. Близился рассвет, и начинать охоту смысла не было, поэтому они заморили червячка орехами и утолили жажду из бурдючка с водой, который предусмотрительная Куница захватила с собой. Усталость взяла своё, и Олянка провалилась в сон, даже не успев перекинуться в мохнатого зверя для тепла.

После заката Олянка, не обращая внимания на бурчание Куницы, отправилась к усадьбе.

— Вот чует моя задница, зря ты возвращаешься, — то и дело твердила спутница.

— М-м, да твоя задница — просто чудесная! — съязвила Олянка. — Не только колет орехи, но ещё и будущее угадывает.

Куница была мрачнее тучи.

— Не смешно. Вот чую я, пожалеешь ты, что Бабушку ослушалась!

Едва Олянка приземлилась с внутренней стороны забора и сделала несколько шагов к дому, как на неё бросился Верный — огромный сторожевой пёс.

— Верный, ты что, это же я! — попробовала успокоить его Олянка.

Но видно, запах её изменился, нечеловеческим стал, оттого и не признавал её Верный. Зверем от неё пахло.

— Верный, ну хоть голос-то мой узнай! — умоляла Олянка.

Что толку разговаривать? Надо было сразу лезть на дерево, а она замешкалась. И напрасно: видимо, поджидали её и готовили засаду. Из дома выскочили слуги с медвежьими острогами, залаяли надрывно другие псы.

— Взять, взять её! Куси! — А это сам Ярополк натравливал на Олянку своего любимого пса Волчонка. Не зря его так звали: текла в нём волчья кровь.

— Олянка, беги! — послышался крик Любимко из открытого окна. — Батюшка, что ж ты делаешь?! Не смей! Это же Олянка!

— Сиди там! — зычно рявкнул в ответ отец. — Не твоя это уж жена, а нелюдь, оборотень!

— Батюшка, выпусти меня, а то спрыгну! — Любимко взобрался на подоконник, держась рукой за раму.

— Не вздумай, дурень, убьёшься!

— Убери собак, а то прыгну!

Любимко заперли в комнате — видно, чтоб не смог предупредить Олянку. Высоко было прыгать, опасно... А псы лаяли, лаяли без конца; обеспокоенный угрозой сына, Ярополк придержал Волчонка и Верного.

— Батюшка, не Олянка нелюдь, а ты! — плетью хлестнул ночной воздух отчаянный голос Любимко.

— Ты как с отцом разговариваешь, щенок? — гневно сверкнул глазами Ярополк. — Выпоили, выкормили с матерью тебя, а ты эвон как поёшь?!

— Убери собак, дай ей уйти! — требовал Любимко, и в его голосе звенела доселе неслыханная стальная твёрдость. — Коли хоть волос упадёт с её головы — прыгну!

Ярополк зарычал и дёрнул собак назад. Но Волчонок ослушался хозяина... Видно, недостаточно твёрдо его рука держала поводок. Огромный пёс вырвался и бросился на Олянку, скакнул, разевая клыкастую, истекающую яростной слюной пасть...

Какая-то невысокая, стройная тень заслонила Олянку. Кто-то прыгнул Волчонку навстречу, и уже в следующий миг пёс повалился на снег, скуля и хрипя: за горло его держала Куница. В людском облике она была даже легче этого могучего, широкогрудого кобеля, но по силе превосходила его в разы. Сев на Волчонка сверху, она вдавила его в снег и стискивала горло.

— Волчонка моего не трожь, тварь! — рыкнул Ярополк и, выхватив у слуги острогу, метнул в Куницу.

Тяжёлое охотничье копьё, брошенное опытной рукой воина, пронзило бы ей грудь, но в этот миг в ушах Олянки запищали, зашептали голоски молвиц, и время растянулось, как тесто. Застыл Ярополк с гневно оскаленными зубами, замер в окне Любимко с ужасом на лице, окаменели слуги и собаки. «Шу-шу-шу... Навь-Навь-Навь», — шелестело в ушах Олянки. Растерялась, сплоховала! Бабушку не послушала, а та права была.

Тестом тянулся миг, стонал и пел, как струна, готовая лопнуть... И покуда он не лопнул, Олянка схватила зависшую на полпути к груди Куницы острогу.

Дзинь! Хрусталём треснуло мгновение, и всё зашевелилось опять, задышало, звуки хлынули в уши Олянки. Остервенело лаяли собаки. Ярополк уставился на неё, потрясённый, а Олянка, стиснув зубы, развернула копьё наконечником вперёд и с рыком метнула в деревянную стену дома. Свистнув над головой молодого, ещё безбородого слуги, острога сбила с него шапку и пригвоздила её к стене. Тот ошалело присел и охнул: если б на волосок ниже!..

— Однако!.. Недурно для новичка, — присвистнула позади Куница, впечатлённая не меньше Ярополка и владельца шапки. — И всё ж даём-ка отсюда дёру, пока нам шкуры не продырявили.

Отпустив полузадушенного пса, она несколькими огромными прыжками добралась до забора и перескочила через него. Олянка, напоследок бросив на Любимко взгляд, махнула ему рукой... Он не сводил с неё взгляд, и она чувствовала его спиной, пока лёгкими скачками по хмари бежала к забору. На вершине ограды она в последний раз обернулась — Любимко всё ещё смотрел на неё — и соскочила.