Преданная. Невеста
Шрифт:
Я выдавливаю из себя хоть какие-то эмоции для виду, а сама жду, когда Тарнавский решит ехать домой.
Даже поскорее сделать это не прошу. Время от времени смотрю на него и как будто не узнаю. От моего Славы рядом – оболочка.
Он продолжает активно взаимодействовать с людьми, которых я не знаю и знать не хочу. Будь я настоящей шпионкой Смолина, весь вечер запоминала бы имена и хотя бы приблизительно, о чем с ним говорят. Но шпионка я бутафорская, поэтому всё нужное будет заботливо вложено в мои уши Славой, когда придет время отчитываться.
Это позволяет время от времени хотя бы в туалет
Так и сейчас – Тарнавский забрасывает руку на спинку моего стула, но это не дает мне ни чувства близости, ни защищенности. Ловлю себя на том, что устала. Раздражаюсь. Отворачиваю голову.
На сцене с третьей уже песней выступает одна из самых высокооплачиваемых поп-исполнительниц, под сценой вовсю выплясывают девицы, которые совсем недавно чинно восседали за столами. Трясут Булгари и Картье. Наизусть докрикивают пропущенные певицей слова. Снимают истории и выкладывают прямо там же – не отходя.
Все происходит как на любой из тусовок. Разница только в стоимости нарядов и антураже.
И пусть попади я на это же выступление на каком-то фестивале – точно так же выплясывала бы, сегодня сижу пристегнутой к ноге. Настроение совсем не то. Да и судью «позорить» я права не имею.
Айлин тоже сидит рядом. Поглаживает живот, позволяя убедиться в том, что я не ошиблась. Она беременна третьим. И то и дело смотрит в свой телефон. Улыбается.
Я любуюсь. Мне кажется, нахожу в ней свой островок нормальности. Она ведет себя как живой человек. А еще в данный момент рядом нет ее мужа, что позволяет мне почувствовать себя лучше. Потому что его слова то и дело всплывают в памяти и жалят в самое сердце.
Там, в комнате, он сделал вид, что не питает ко мне негатива. Даже похвалил. Тут я кажусь ему неуместной.
Слежу исподтишка за его женой, пока она не замечает. Испугавшись, пытаюсь дернуться в сторону, но Айлин не дает. На мое колено ложится рука, но не Славы, а женская.
– Устали уже, Юля? – она обращается ко мне на вы. Это очень трогательно и располагает к честному разговору.
– Немного.
Получаю новую улыбку.
– И я.
Улыбаюсь в ответ.
Айлин ждет какой-то словесной реакции еще один вдох, а потом продолжает сама:
– Айдар сказал, что через полчаса будем собираться. Давайте вместе?
Опускаю взгляд и прячу ставшую чуть грустной улыбкой.
Это вы можете диктовать, когда ехать, Айлин. А я, к сожалению, на задании.
Пальцы сильнее сжимают мое колено. Я слышу:
– Я поговорю со Славой.
Одновременно испытываю благодарность и дикий стыд. Его безразличие бросается в глаза. Ужас. Больно.
Не знаю, что ответить.
– Я по дочкам уже очень соскучилась, если честно. У меня их две…
– Я знаю. Слава рассказывал… Про вас.
Поднимаю взгляд на свою соседку. Улыбка Айлин греет. Не могу оторваться.
– Он всегда очень заботливый. Мои девочки от него в восторге. Да и вообще, мне кажется, редко какой мужчина может быть настолько мягким, как Слава. Мой Айдар – только с дочками. А у Славы – сестры. Племянницы. Даже моим достается…
Это очень мило, но во мне вызывает смешанные
чувства.Горло сжимается. Я прокашливаюсь и снимаю с колена женскую кисть.
– Простите, Айлин, я отойду, но если вам удастся договориться со Славой – буду очень благодарна.
Вымучиваю из себя наверняка финальную в этот вечер дежурную улыбку. Отодвигаю стул со скрипом и встаю. Привлекаю внимание Тарнавского.
По платью вверх до профиля скользит его взгляд, но я в ответ не смотрю.
На моем запястье смыкаются пальцы, приходится затормозить и оглянуться.
– Все хорошо? – глаза у него серьезные. Трезвые. Он все контролирует. Струна внутри звенит от перенапряжения.
Нет.
Но отвечаю:
– Да.
Он отпускает. Я иду между столиками, не оглядываясь. Не верю, что провожает взглядом. Не верю, что пойдет следом.
Кажется, даже не моргаю. Не вижу людей. Не вижу ни черта и видеть не хочу.
Оказавшись в уборной, жалею, что не могу позволить себе умыться. Но и стоять в туалете, пока Тарнавский не засобирается – унизительно.
Чтобы не возвращаться слишком быстро в зал — решаю свернуть на балкон.
Приближаюсь без спешки, втягиваю свежий воздух. Замедляюсь перед приоткрытой дверью, и это служит для меня то ли спасением, то ли окончательной погибелью.
В щели отчетливо видно, как под стук каблуков по плитчатому полу передвигается девушка в платье такого же, как у меня, цвета.
Не хочу с ней пересекаться. Застываю, хотя стоило бы развернуться и тихо отойти.
Прикрываю глаза. Слушаю, как щелкает зажигалка. Через несколько секунд веду носом и чувствую запах дыма.
Мужской голос произносит тихое:
– Не бесись, Крис.
Я узнаю одного из мужчин в переговорной. Взрослый сотрудник правоохранительных органов Эдуард. Сегодня он по мне, как и все, просто мазнул взглядом, дав почувствовать себя ничтожестом.
Другое дело «Крис».
– Легко сказать, Эдь.
Ей с ним позволено фамильярное «Эдь» и тон с издевкой. Неважно, что по возрасту он подходит ей в отцы. По влиятельности, возможно, тоже не должен выслушивать от соплячек. Или соплячка здесь – только я?
– Какого черта он ее сюда притащил? Какого черта, блять, сюда? Мне под нос. Отцу под нос. Вообще не понимаю. – Пропитанные раздражением слова бывшей Тарнавского выплескиваются холодной водой мне в лицо.
Противно – не то слово.
– Не бесись, я тебе говорю. — Уверена, и сам Эдуард понимает, насколько его приказ бессмысленен. Кристина в ответ пренебрежительно фыркает. Несколькосекундная пауза отравляет мои легкие чужим никотином, а душу – злобой.
Потому что это нужно для дела. Он меня притащил, потому что это нужно для вашего дела.
– На посмешище себя выставляет. – Но Кристина говорит не с моим внутренним голосом. И не беситься она не может. — Таскает эту соску малолетнюю, как чемодан без ручки. Видно же, что самому стыдно. – Плюется и плюется, не зная, что четко в меня. – Вырядилась еще…
Мужчина хмыкает, пока я утопаю в болоте унижения.
– Разве она одна вырядилась? – Его ирония не дарит мне облегчения. Кристина снова затягивается. А я еле держусь, чтобы не попросить сигаретку и себе.