ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

— Ну что ж, ладно. Раз по-другому никак. — Он назвал свой адрес. — Я буду дома, инспектор, — и повесил трубку.

Он вернулся в кухню. Либби притворилась, что вовсе не подслушивала. Она подошла к шкафу и открыла его, выбирая, что подать к чаю. Остановилась на пачке японского печенья. Она вскрыла упаковку, высыпала содержимое в тарелку и, пока несла ее к столу, бросила в рот пару самых миниатюрных печеньиц.

— Звонили из полиции, — сообщил Гидеон то, что она и так уже знала. — Они хотят поговорить со мной о моем дяде.

— С твоим дядей тоже что-то случилось?

Либби насыпала в свою чашку сахарного песка. Вообще-то чаю она не хотела, но предложение устроить чаепитие исходило от нее самой, и деваться ей было некуда, приходилось играть до конца.

— Пока не знаю, — ответил Гидеон.

— Так может, позвонишь ему, пока сюда не заявился тот полицейский? Не хочешь сначала узнать у него, что да как?

— Понятия не имею, где он живет.

— В Брайтоне? — вырвалось у Либби, и тут же ее лицо вспыхнуло. — Э-э… я нечаянно услышала, как он говорил, что едет из Брайтона. В сообщении. Когда ты прослушивал автоответчик.

— Может, и в Брайтоне. Только я не догадался спросить имя.

— Чье?

— Дядино.

— Ты не знаешь… Хм. Ну ладно. Неважно.

Просто такая у них семейка подобралась, подумала про себя Либби. Да и вообще сейчас многие люди не знают своих родственников. Такие настали времена, как любит говорить ее папа.

— А почему ты не договорился с полицейским на завтра?

— Не хотелось откладывать. Я хочу знать, что происходит.

— О! Конечно.

Либби была разочарована. Она уже размечталась, как будет ухаживать за Гидеоном весь долгий, спокойный вечер. Что-то подсказывало ей, что проявление ласки и заботы о нем сейчас, когда он расстроен и подавлен как никогда раньше, может привести к возникновению между ними чего-то нового, к долгожданному прорыву в их отношениях. Вслух она сказала:

— Если только копу можно доверять.

— Доверять в чем?

— В том, что он расскажет тебе правду о твоем дяде. Он же коп.

Она пожала плечами и протянула руку к тарелке с печеньем. Гидеон сел за стол, взял в руки чашку, но пить не стал.

— А это как раз неважно.

— Что неважно?

— Неважно, правду он скажет или нет.

— Неважно? Как это? — не поняла его Либби.

Нанося удар, Гидеон смотрел ей прямо в глаза:

— Потому что я больше никому не верю. Раньше верил. А теперь понял, что все говорят неправду.

Казалось, дела и так уже шли хуже некуда, а вот поди ж ты.

Дж. В. Пичли, он же Человек-Язык, он же Джеймс Пичфорд, отключился от Сети, уставился на экран монитора и проклял все на свете. Наконец-то ему удалось вызвать Кремовые Трусики на разговор в чате, но, несмотря на полчаса уговоров и доводов, она не согласилась пойти ему навстречу. От нее всего-то требовалось дойти до полицейского участка в Хэмпстеде и потратить пять минут на разговор со старшим инспектором Личем, а она отказалась. Нужно было просто подтвердить, что она и мужчина, известный ей под кличкой Человек-Язык, провели вместе вечер, сначала в ресторане в Южном Кенсингтоне, а потом в тесном гостиничном номере, выходящем на Кромвель-роуд, где шум от нескончаемого транспортного потока перекрывал скрип кровати и крики удовольствия, издаваемые ею в результате тех его действий, на которые намекало его сетевое прозвище. Но нет, она не захотела сделать для него такой мелочи. И неважно, что благодаря ему она кончила шесть раз за неполные два часа, неважно, что он откладывал собственное удовлетворение до тех пор, пока она не обмякла и не взмокла от своих оргазмов, неважно, что он исполнил ее самые темные фантазии об утехах анонимного секса. Она отказалась открыться и «подвергнуть себя унизительному признанию перед совершенно незнакомыми людьми в том, какого рода женщиной я могу стать при определенных обстоятельствах».

«Да ведь я тебе тоже совершенно незнаком, ты, грязная сучка! — прорычал Пичли, правда только в голове. — Тебя же это ни на секунду не остановило, когда ты, задыхаясь, говорила мне, чего и как тебе хочется!»

Она как будто прочитала его мысли, хотя он не отразил их на экране. Она написала в ответ: «Дело в том, Язык, что мне придется назвать им свое имя. А для меня это невозможно. Только не мое имя. Только не с нашей желтой прессой. Прости, но ты должен понять меня».

И тогда он понял, что ошибся. Она не разведенная женщина. Она не женщина преклонных лет, которая отчаянно нуждается в мужчине, чтобы доказать себе, что в ней еще что-то есть. Нет, оказывается, она — женщина преклонных лет, которая ищет острых ощущений, чтобы не закиснуть в рутине брака.

Вероятно, этот брак был давнишним союзом, и не с кем попало, не со среднестатистическим гражданином, а с кем-то известным, с кем-то важным: с политиком или с актером, а может, с преуспевающим бизнесменом. И если она сообщит свое имя старшему инспектору Личу, то оно, несомненно, очень скоро просочится сквозь пористую субстанцию, именуемую в полицейском участке иерархией власти. Просочившись же, оно в мгновение ока станет достоянием информатора, работающего изнутри. Ведь в каждом участке найдется жадная рука, готовая принять деньги от газетчика, который мечтает сделать себе имя, полоща чье-то грязное белье на первой странице своей скандальной газетенки.

Сука, думал Пичли. Сука, сука, сука. Что ж она раньше об этом не думала, когда встречалась с ним в ресторане, а, миссис Кремень? Разве не догадывалась о том, каковы могут быть последствия ее появления там, одетой как миссис Скромница, миссис Старомодная Тетя, миссис У Меня Никакого Опыта С Мужчинами, миссис Пожалуйста Пожалуйста Покажите Мне Что Я Все Еще Желанна Потому Что Мне Так Давно Этого Хотелось? Разве ей в голову не приходило, что когда-нибудь придется сказать: «Да, признаюсь, я была в ресторане " Королевская долина", выпила и поужинала с совершенно неизвестным мне мужчиной, о встрече с которым договорилась в чате, где люди скрывают свое настоящее имя и делятся своими фантазиями о разнузданном, сладострастном, истекающем соками сексе»? Разве не предполагала, что ее могут попросить рассказать о тех часах, которые она провела, раскинувшись на жесткой гостиничной кровати, голая и с мужчиной, чьего имени она не знала, не спрашивала и не хотела знать? Что ж она раньше ни о чем таком не подумала, корова безмозглая?

Пичли отъехал на стуле от компьютера, поставил локти на колени, уронил лицо в ладони и вцепился пальцами в волосы. Она могла бы помочь. Конечно, ее свидетельство в полиции не явилось бы окончательным решением его проблемы с полицией — неподтвержденным оставался период между их уходом из гостиницы и его прибытием на Кредитон-хилл, — но оно стало бы началом, стало бы жирным плюсом в его пользу. А так в его активе было очень немногое: его ничем не подтвержденные слова, намерение придерживаться этих слов, крайне маловероятная возможность того, что ночной администратор в «Комфорт-инн» вспомнит о его, Пичли, посещении гостиницы именно два дня назад, не спутав с дюжинами других случаев, когда принимал из его рук деньги за кратковременный постой, и надежда на то, что полиция, увидев его бесхитростное лицо, поверит его словам.

Его положение отнюдь не облегчалось тем, что он знал женщину, погибшую на его улице да еще с его адресом в сумочке. И уж совсем нехорошо выглядел тот факт, что когда-то он имел отношение — пусть и весьма отдаленное — к ужасному убийству в семье той женщины, произошедшему как раз тогда, когда он жил в ее доме.

В тот далекий вечер он услышал вопли и тут же прибежал узнать, в чем дело, потому что узнал кричавшего по голосу. Когда он прибыл на место, все остальные уже были в сборе: мать и отец ребенка, дед, брат, Сара Джейн Беккет и Катя. «Я не оставляю ее больше чем на минуту! — исступленно верещала Катя, выкладывая эту информацию перед каждым, кто подбегал к двери в ванную. — Я клянусь. Я не оставляю ее больше чем на минуту!» Потом появился Робсон, учитель музыки, схватил ее за плечи и повел прочь. «Вы должны верить мне!» — кричала она и продолжала кричать, пока Робсон тащил ее за собой вниз по лестнице.