ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Шрифт:
«Ну так объясни мне еще раз, каким образом данное конкретное воспоминание связано с музыкой?»
«Я пытаюсь вспомнить все, что смогу. В том порядке, в каком смогу. Когда смогу. Одно воспоминание пробуждает следующее, и если их наберется достаточно много, то у меня появится шанс понять, чем вызваны мои проблемы с игрой».
«У тебя нет проблем с игрой. Ты вообще не играешь».
«Почему ты не можешь просто ответить? Почему ты не хочешь помочь мне? Просто скажи, с кем Катя…»
«А ты предполагаешь, что я это знаю? — перебил он меня. — Или на самом деле ты спрашиваешь, не я ли был
«Ты собираешься ответить или нет?»
«Позволь заверить тебя, что мое увлечение молодыми возникло сравнительно недавно и направлено исключительно на Джил».
«Значит, тем мужчиной в саду был не ты. Тем мужчиной с Катей Вольф».
«Не я».
Я вглядывался в его лицо, гадая, правду ли он говорит. Я думал о снимке Кати Вольф с моей сестрой на руках, о том, как она улыбалась фотографу, о том, что могла значить та улыбка.
Устало махнув рукой в сторону стойки с дисками, он сказал: «Пока тебя не было, я проглядел твою коллекцию записей».
Насторожившись, я ждал продолжения.
«У тебя впечатляющее собрание. Сколько здесь дисков? Триста? Четыреста?»
Я не ответил.
«Некоторые вещи встречаются в разных интерпретациях, сыгранные разными исполнителями».
«Я пока не совсем понимаю, к чему ты ведешь», — произнес я наконец.
«Но я не нашел ни единой записи «Эрцгерцога». Почему, интересно?»
«Мне эта вещь никогда особенно не нравилась».
«Тогда почему ты выбрал ее для исполнения в Уигмор-холле?»
«Это не я. Трио предложила сыграть Бет. Шеррилл согласился. У меня не было оснований возражать…»
«Ты не возражал против того, чтобы играть вещь, которая тебе не нравится? — воскликнул папа. — Гидеон, о чем ты думал, черт возьми? Ты — имя. Не Бет. Не Шеррилл. Репертуар определяешь ты, а не они».
«Я не собирался говорить о том концерте».
«Понимаю. Поверь мне, я отлично это понимаю. Ты с самого начала не хотел о нем говорить. Ты и к психиатру ходишь только ради того, чтобы тебе не пришлось говорить о том концерте».
«Это неправда».
«Сегодня Джоанне звонили из Филадельфии. Они хотят знать, сможешь ли ты выступить там. Слухи добрались уже до Америки, Гидеон. Как ты считаешь, сколько еще нам держать мир в неведении?»
«Я делаю все, чтобы добраться до корня проблемы».
«"Добраться до корня проблемы"! — передразнил он меня. — Ты ничего не делаешь, ты струсил, и этого я никогда от тебя не ожидал. Я лишь благодарю небеса, что твой дедушка не дожил до этого дня».
«Ты благодарен за меня или за себя?»
Папа медленно втянул в себя воздух. Одну руку он сжал в кулак, другой прикрыл кулак сверху. «Что именно ты хочешь этим сказать?»
Я не рискнул пойти дальше. Мы подошли к тому моменту, когда любое продвижение могло бы нанести непоправимый вред. И что хорошего принесло бы мне такое продвижение? Какой прок от того, что я заставил бы отца отвлечься от меня и обратить мысленный взор на его собственное детство? На его юность? На все, что он делал, делает и планирует сделать ради того,
чтобы стать достойным человека, который усыновил его?«Выродки, выродки, выродки!» — кричал мой дед сыну, давшему жизнь трем необычным детям. Потому что я по природе своей тоже выродок, доктор Роуз. И всегда чувствовал это.
Я сказал: «Крессуэлл-Уайт сообщил мне, что против Кати Вольф свидетельствовали все. Все, кто жил в доме, так он сказал».
Несколько секунд папа, прищурившись, смотрел на меня, и я не мог решить, чем было вызвано это промедление: моими словами или моим отказом отвечать на его последний вопрос. «Вряд ли тебя это сильно удивило, ведь речь шла об убийстве».
«Но меня свидетелем не вызвали».
«Верно».
«Зато я помню, как мы с тобой ходили в полицейский участок. И еще я помню, как вы с матерью спорили из-за того, что полиция меня расспрашивала. Там было несколько вопросов, как я недавно припомнил, об отношениях между Сарой Джейн Беккет и жильцом Джеймсом».
«Пичфорд. — Папа говорил устало, с трудом. — Его звали Джеймс Пичфорд».
«Да, Пичфорд. Точно. Джеймс Пичфорд. — На протяжении всего разговора я стоял, а теперь взял стул и поставил его недалеко от папы, напротив него. — На суде кто-то сказал, что вы с матерью поссорились с Катей незадолго до того… до того, что случилось с Соней».
«Она была беременна, Гидеон. Она перестала справляться со своими обязанностями. Твоя сестра была трудной подопечной для любого…»
«Почему?»
«Почему?» Он потер лоб, будто стимулируя собственную память. Когда он убрал от лица руку, то посмотрел не на меня, а почему-то на потолок у себя над головой. Я заметил, что глаза у него покраснели, и почувствовал укол жалости, но не остановил его, когда папа заговорил снова: «Гидеон, я уже перечислял тебе болезни твоей сестры. Синдром Дауна был лишь верхушкой айсберга. Два года своей недолгой жизни она путешествовала из дома в больницу и обратно, и, даже находясь дома, она нуждалась в постоянном уходе. Этот уход должна была обеспечивать Катя».
«Но почему вы не наняли профессиональную сиделку?»
Он невесело рассмеялся: «У нас не было на это средств».
«Ведь правительство…»
«Государственная поддержка? Немыслимо».
И что-то во мне проснулось от этой фразы, из черных глубин возник дедушкин голос, его гневный рык за обеденным столом: «Проклятье, мы не опустимся до того, чтобы просить милостыню! Настоящий мужчина способен обеспечить свою семью всем необходимым, а если нет, то нечего было размножаться. Держи штаны застегнутыми, Дик, раз не можешь отвечать за последствия. Слышишь меня, Дик?»
А папа тем временем продолжал: «И даже если бы мы обратились за пособием, то вряд ли получили бы его. Инспекторы сразу докопались бы, что значительную часть доходов мы тратим на Сару Джейн и Рафаэля. То есть у нас были собственные резервы, на которых можно было бы сэкономить. Но мы решили этого не делать».
«А что насчет той ссоры с Катей?»
«Да ничего. Мы узнали от Сары Джейн, что Катя пренебрегает своими обязанностями. Мы поговорили с девушкой и выяснили, что по утрам она плохо себя чувствует. Дальше уже несложно было догадаться, что она беременна. Она не отрицала этого».