Предатель рядом

Такую нестыковку Перец отнес за счет ловкости подельника, однако, обладая зоновскими понятиями о доказательствах, предъявлять другу «косяк» пока воздерживался.

В ту ночь они явились в притон на Выставочной. Тюрьма исправила, но ненадолго. Приняв наркотик, Перец вышел на улицу и увидел у соседнего дома странную картину. В машину, пряча под полу пиджака что-то очень похожее на пистолет, усаживался мужчина лет тридцати — тридцати пяти на вид. Дверь подъезда медленно закрывалась при помощи доводчика, из чего Перец сделал вывод, что мужчина выбежал из подъезда.

Решив не светиться и не становиться свидетелем того, объявление о чем скоро появится по телевизору, он спрятался в тени дерева и вышел из нее только тогда, когда машина, разрезав темный двор светом фар, исчезла в арке.

«Валить отсюда нужно, пока менты не нагрянули!» — решил Перец и вспомнил, что в притоне у Незнайки остался Семенихин, — нужно было поскорее выводить его из квартиры. Очень скоро двор стали заполнять машины следственного комитета и полиции. Перец редко ошибался и теперь был уверен, что мужчина, лицо которого хорошо запомнил, только что отправил кого-то на тот свет. Витя бросился в квартиру, из которой недавно вышел, и, растолкав осовевшего от дозы Семенихина, выволок его на улицу…

Вскоре Перец позабыл об этом случае. Он хотел объясниться с подельником по другому поводу. Уже в квартире он не выдержал. Глядя, как его друг поглаживает ласковый мех и воркует над ним, как голубь, Витя вдруг спросил:

— Синий, скажи правду. Где десять тулупов?

Семенихин, ожидавший всего, но только не обвинений в крысятничестве, почувствовал, как в груди закипает гнев, а ноги подламываются от возмущения. Усевшись с шубой в руках в одно из кресел, он сказал все, что мог в этот момент выдавить:

— Ты… считаешь, что я утаил от тебя те десять шуб?

Перец тянул из банки пиво и прогуливался по комнате. Он собирался в этом деле ставить точку.

— Нет, Синий, я не буду возмущаться, если ты отдашь мне двадцать пять шуб, а себе возьмешь пятнадцать. Десять ведь у тебя уже есть?

— Да ты че?! — взорвался, придя в себя от потрясения, Олежек. — Я когда-нибудь давал тебе повод заподозрить меня в таком?! Когда меня три месяца назад под окнами твоей хаты мусора брали с «весом», я даже слова о тебе не сказал! Ментам пояснил, что домом ошибся, а ведь мог показать на тебя, и у меня в суде появилась бы свидетельская поддержка! Десять шуб… Тебе в голову не приходит, что хозяева салона списали десять шкур для отчета перед своими основными хозяевами, а? Там сорок шуб было, а не пятьдесят! Я сам считал, Перец…

— Что же ты сразу мне не сказал? А сообщил лишь из этой квартиры, по мобиле? И почему не сказал, что едешь сюда без меня? Странно, правда?

— Что ты хочешь этим сказать, зараза?.. — едва слышно прошептал Семенихин. — Что я тебя обворовал?..

И Перец сорвался окончательно.

— Я хочу сказать, что ты, когда услышал по телевизору новости, очень быстро сообразил, как заработать больше, чем я. Ведь мы после дела свалили в квартире шубы и смотались до утра? Кто их считал? Никто! А ты говоришь, что успел посчитать. Когда же, Синий? Как ты мог это сделать, если мы с тобой из хаты вышли сразу и вместе?

— Идиот! Я шубы пересчитал еще в салоне! — От несправедливого обвинения лицо Олежки пошло пятнами. — Мы вместе сидели, как ты можешь мне такое предъявлять?! Мы же вместе жрали баланду и били в зоне «сук»! Да подавись ты этими шкурами… Ты, Перчина, сам шкура.

Встав из кресла, Синий с размаху врезал Перцу в челюсть. Это было настолько неожиданно, что тот выронил банку и смешно упал задом на пол. Из одной ноздри, как из отвернутого крана, медленно выбежала широкая струйка крови.

Синий больше бить не собирался, считая, что инцидент исчерпан и Перцу, как правильному пацану, нужно правильно оценить реакцию друга на случившееся и не обижаться. Встряхнуться и понять, в конце концов, что он не прав. Однако у Перца был собственный сценарий окончания конфликта. Конечно, удар в нос, который он только что получил, в него никак не вписывался, поэтому пришлось кое-что изменить.

— Мило, — заметил он, не вставая с пола. — И ты думаешь, что я уверую в этот искренний гнев?

Кряхтя, он поднялся с пола и вытащил из-за пояса коротко обрезанное охотничье ружье.

— Ты что, спятил?! — такова была реакция на появление оружия у Семенихина. — Какая муха тебя укусила, кроме меня?!

Ночью из этой кастрированной двустволки был застрелен охранник, и Синий знал, что в одном из стволов есть еще как минимум один патрон с жаканом. Он помнил, что произошло с головой охранника, и поэтому сейчас, уже позабыв о принципах и причине ссоры, всем телом подался назад.

— Слушай, Перец, если хочешь, забирай все эти шубы. Просто подумай о том, что скажут люди. Ты идешь с железом на корешка, не имея на то никаких оснований.

Семенихин был абсолютно прав. Такое не прощается. Но Перец уже давно решил по-своему. Он решил это сразу, едва услышал в новостях о количестве украденных шуб. В его кармане лежала доверенность на право управления и распоряжения совместным автомобилем, поэтому сейчас, когда на свет уже появился обрез, другого исхода дела для Семенихина быть не могло. Стрелять в живого человека всегда трудно. Еще труднее стрелять в друга…

Выстрел прогремел подобно грому. Перец, наблюдая, как его товарищ, хватая ртом воздух, сползает по чугунной батарее отопления, вдруг подумал о том, как отрегируют на выстрел соседи.

На площадке раздался хлопок дверью и послышались удаляющиеся вниз шаги. Перец вспомнил, как Синий говорил ему о том, что в доме второй день не работает ни один телефон, и ужаснулся. А если это кто-то из законопослушных граждан метнулся сообщать о перестрелке в полицию?! Мысль о том, что нынче у всех в кармане есть мобильный телефон, а то и два, ему не пришла в голову.

Шубы!

Вот то, из-за чего, собственно, и умирал сейчас у батареи его бывший друг. Он был еще жив. Захлебывался кровью, смотрел на эту же кровь из развороченной груди, но еще жил. Синему хотелось проклясть Перца, но он не мог вымолвить ни слова. Умирая, смотрел, как Перец собирал по всей квартире шубы и набивал, набивал, набивал ими сумки…

Антон подошел к двери, наклонился к замочной скважине и потянул носом. Пахло порохом.

За дверью слышались шаги и торопливые движения. Словно кто-то таскает по дощатому полу тяжелые сумки и сносит их к входной двери. Копаев прислушался. Работал один человек.

Простояв под дверью еще несколько минут, Копаев вдруг с неприятным чувством подумал о том, что произойдет, если соседи вызовут полицию. Ребята в полосатом «УАЗе» прибудут на место уже через несколько минут.

— Вот черт… — пробормотал Антон и в растерянности стал осматривать дверь. Ничего особенного: коричневый, треснувший в нескольких местах материал указывал на то, что дверь обычная, деревянная, и не является задачей, которую обычно любил ставить перед органами правопорядка ныне покойный вор в законе Пастор. Одной из его любимых шуток была установка бронированной двери и маскировка ее под хлипкий лист фанеры, обшитый ватой и таким же разорванным дерматином. Этакий кирпич, засунутый в резиновый мяч и оставленный посреди тротуара. Пастор любил постоянно переезжать, однако арсенал его шуток оставался неизменным. На памяти Копаева было уже три сотрудника СОБРа, которые после штурма квартир Пастора доставлялись в больницу с травмами ног.