Предатель. Ты не узнаешь о дочери

Потом машина. Гул мотора. У меня пульсируют виски и невыносимо тянет низ живота. Боже, сохрани моего ребёнка, молю я.

– Малышка, потерпи, мы едем в больницу. Уже близко, – доносится обеспокоенный голос мужа.

Он рядом, это хорошо. Или плохо. Я не знаю. Сейчас это неважно уже.

Машина резко тормозит. Меня бросает вперёд, но ремень безопасности удерживает на месте.

А потом снова руки Сергея, его губы целуют меня в щёки, висок, он уговаривает потерпеть немного, куда-то несёт меня, что-то требует от врачей. Его голос такой обеспокоенный, как будто он боится за меня. Но ведь он меня разлюбил. Разве нет?

Не успеваю обдумать ничего, меня начинают дёргать, похлопывать по щекам, снимают одежду, что-то спрашивают. Пока меня не скручивает снова резкая боль внизу живота.

– Спасите моего ребёнка, – шиплю сквозь зубы из последних сил.

– Ребёнка? – вижу шокированное лицо мужа.

– Она беременна? – требовательно спрашивает врач. – Какой срок?

– Я не знаю, – растерянно произносит муж. – Малышка, это правда? – заглядывает мне в глаза.

– Да. А теперь уходи.

Меня укладывают на каталку и увозят, а в памяти остаётся бледное, шокированное лицо мужа и его виноватые глаза…

Глава 3.

Я лежу в отдельной палате. Она наверняка платная, и я так понимаю, что оплатил её мой муж. От этой мысли неприятно, но я слишком плохо себя чувствую, чтобы как-то это изменить.

Да я сейчас вообще не способна ни на что. Только сплю, и с трудом что-то ем. Не ощущаю толком ни вкуса, ни запаха, просто засовываю в себя отвратительную больничную еду.

Посетителей ко мне не пускают, врач строго-настрого запретил все посещения после того, как у меня случилась истерика в первый день моего здесь пребывания, когда ко мне в палату пытался прорваться Сергей.

Беременность сохранили, но угроза выкидыша всё ещё не миновала. В меня постоянно вливают какие-то препараты, в том числе успокоительные, от которых я много сплю.

Сейчас я тоже под капельницей. Рука затекла, и лежать неудобно, но я должна всё выдержать ради малыша.

Втягиваю воздух, мне кажется, или пахнет парфюмом моего мужа? Господи, может это галлюцинации?

Чёртов предатель! Отстанешь ты от меня или нет?

Я никак не могу прогнать этого подлеца из мыслей, мне часто кажется, что я слышу его голос в коридоре, а сейчас ещё и этот проклятый запах. Сразу начинает щемить в груди, и тоска берёт за горло, напоминая о его измене.

Как же тяжело…

Это даже хуже, чем когда я потеряла маму. Смерть - это страшно, но с тобой остаются светлые воспоминания о любимом человеке. А тут…

Как будто самый родной человек для тебя тоже умер, но, вспоминая хорошее, ты понимаешь, что всё было фальшью…

За эти несколько дней я много думала, анализировала, пыталась понять. Причины его поступка я не могу найти.

Наверное, я из тех слепых жён, которые до последнего не видят перемен в своих мужьях. Точнее не так. Перемены я как раз увидела, но не поняла, что они означали. Я даже точно помню тот день, когда Сергей пришёл домой чернее тучи, закрылся в кабинете и взялся за бутылку.

Может, я могла тогда ещё что-то изменить? Сказать, спросить? Но что?

В такие моменты мне хочется с ним поговорить. И я говорю. Строю в голове бесконечные монологи, от которых становится только тяжелее. Потому что никак не могу найти достаточно убедительную причину, чтобы понять, почему.

Что он нашёл в ней? Чего ему не дала я?

Не знаю. Просто не знаю.

Я всегда считала, что у нас есть взаимопонимание и духовная близость. И в постели мне казалось, у нас всё хорошо. Но что-то же сломалось? Почему-то он закрылся от меня?

Понимаю, что нам всё же придётся с ним поговорить… Но сделать я это смогу только тогда, когда немного успокоюсь. А пока я очень далека от этого.

Слышу в коридоре шаги и тихий разговор. Господи! Опять мне кажется, слышу голос Сергея.

В такие моменты хочется вскочить с постели и броситься к нему в объятия. А он бы меня зацеловал, заласкал, как делал раньше, когда я болела.

С ним я всегда ощущала себя хрупкой, слабой девочкой. Он приучил к тому, что моя главная обязанность - быть весёлой, беззаботной, заниматься любимым делом и ни о чём не думать.

Нет, конечно, у меня были планы. Но как у творческого человека они чаще касались новых идей картин, новых техник, новых концепций выставок.

Я закончила академию художеств, некоторое время работала в галерее, но потом Сергей убедил меня, что я должна развиваться как самостоятельный художник. Он оборудовал для меня мастерскую, и я пропадала там всё свободное время среди холстов, красок, кистей.

Вспомнила наш дом и снова защемило. Если я уйду от мужа, то куда? Мне совершенно некуда. И как я брошу наш дом?

А если останусь, то как буду там жить?

А как я вообще буду жить, когда уйду от Сергея? Я ведь останусь один на один с суровой реальностью, к которой совершенно не готова.

Но и простить его я не смогу. Как быть рядом с человеком, которому больше не веришь? Как подпустить его к себе, если в памяти стоят кадры того, как он лапает другую?

Я не хочу постоянно сходить с ума от мысли, что если муж не рядом, то он может быть с другой. Это всё равно отравит нашу жизнь. Наш брак как поражённая конечность начнёт загнивать, распространяя инфекцию на весь организм, поэтому резать нужно сразу. Больно, с кровью, без анестезии.

Только как решиться на этот последний шаг?

Для этого нужны силы. Вот их-то я и должна набраться прямо сейчас.

В палату заходит медсестра. Она заносит поднос с обедом. Ставит его на столик, до меня доносится приятный запах куриного бульона. Подвигает столик ко мне ближе, поднимает изголовье кровати.

– Интересно, – рассматриваю я содержимое тарелок. – Это не похоже на вашу обычную еду.

– Сегодня вы на особом меню, – улыбается медсестра. – Кушайте! Вам нужно хорошо питаться!

– Спасибо, – проговариваю задумчиво.

Начинаю есть. Суп бесподобно вкусный, такое ощущение, что сварен он на домашнем бульоне. И булочки вместо хлеба очень ароматные, хрустящие, такие пекут в пекарне недалеко от нашего дома.

Вылавливаю пару макаронин из тарелки, замираю. Они необычные, разноцветные в форме звёздочек и маленьких цветочков. Именно такие я покупала недавно домой. В больнице их точно быть не может.

Суп становится поперёк горла. Тяжело сглатываю…

Это что, готовил мой муж?