Предатель

Он не помнил, как оказался у дороги, где снова кто-то коснулся его плеча. Те же двое. Крупный детина, что подавал питье, и за ним невысокий крепыш в старой тунике.

– Мы были с равви, – сказал старший. Ноздри Иаакова гневно раздулись. – Я Пасхур. А это Реувен. Мой племянник.

– Послезавтра сбудется пророчество. Твой брат воскреснет. Не уходи из города. Найдешь нас в ливане Симона у восточных ворот, – сказал младший.

Иааков смотрел им вслед и не находил сил даже думать.

Затем он видел, как солдат ткнул Йехошуа копьем в бок, проверяя, умер он и пойдет ли кровь. Добил двух, о ком просили их близкие, чтобы поспеть до захода солнца.

Вдали сверкнула молния, и так громыхнуло, что дрогнула земля. Толпа, озираясь на почерневшее небо, заспешила прочь. Одни вполголоса говорили, что казнили праведника, и теперь жди беды. Другие просто торопились домой.

Лекарь вскарабкался по приставленным мосткам, пощупал, бьется ли сердце Йехошуа; тело сняли с креста, отдирая плоть от железа (отогнуть концы и вырвать гвозди из дерева было невозможно) – и опустили на плащ.

Двое, Реувен и Пасхур, смыли кровь с тела Йехошуа. Разрезали гематомы на его веках и все раны смазали настоем травы. Затем умастили тело миром и благовоньями.

Четыре римских солдата смотрели за приготовлениями.

Несколько посланных и люди, что остались, почтительно расступились перед стариком на осле в кожаной сбруе. Йосиф, – он входил в священный совет, – подал солдатам свиток, подписанный прокуратором, и велел слугам уложить тело на носилки и нести к скале в грот.

Постояли перед гротом. Ветер разогнал грозовые тучи. Солнечный луч коснулся умиротворенного, словно во сне, лица пророка, и тучи сомкнулись. Уткнувшись в плечо Мирьям, ее спутница вздрагивала всем телом. Кифа, растрепанный, в бурой тунике с рукавами и капюшоном, утирал слезы ладонями, как ребенок. Иехуда закрыл глаза и зажал нос, чтобы не всхлипывать громко.

Солдаты сложили щиты и оружие и помогли привалить огромный камень к входу.

Затем подождали, пока разойдутся люди, и оставили у грота храмовую стражу.

Весь вечер Иааков просидел в таверне за пустым столом. Его не трогали.

Поодаль один, опасаясь наушников, опасливо озираясь, тихо рассказывал троим, как нынче с ударом молнии в Храме порвался занавес скинии и треснул пол под ковчегом. Храмовники до ночи меняли занавес и закидывали трещину раствором.

– Истинно говорю! Мой сват служит в Храме по столярному делу. Он помогал в работах!

– За кровь безвинную нам еще воздастся! – ответил кто-то.

На него зашикали.

– Сходи к восточным воротам, – глухим голосом сказал Иааков Иехуде: тот ждал рядом. – В ливане Симона найди Реувена или Пасхура. Скажешь им, что мы здесь до послезавтра.

– А домой когда?

– Делай, как велено.

Сказавшись больным, два дня Иааков лежал в комнате. Иехуда носил ему пить. Пробовал говорить о том, как празднуют люди, но брат отворачивался к стене.

Иехуда рассказал, как слышал, будто человека из Кариот, что заманил их брата в ловушку и написал донос, нашли в овраге, повешенным на осине. Говорят, его как злоязычного свидетеля прибили по приказу Абинадера, начальника охраны наместника. Чтобы свидетель не сказал, будто ловушка подстроена, а наместник, узнав то, противился казни равви, который говорил против кесаря. Тогда б наместника самого казнили за нарушение «Закона об оскорблении величества».

На третий день на рассвете в комнату постучали. Иааков дремал, не раздеваясь.

На пороге стояли Реувен и Пасхур. Торговец кивком показал младшему брату – собирайся. Тот, потягиваясь и зевая, пошел за всеми. Он перестал чему-либо удивляться.

По пути Иааков не смотрел направо. Там за стенами высилась зловещая гора.

Стража уже отперла ворота и, очевидно, дремала в каменной сторожке.

Поднялись по холму. Из-за поворота завиднелся грот. Реувен и Пасхур прибавили шагу. Иааков и Иехуда встали, словно их пригвоздили к земле: ноги налились тяжестью.

Перед отваленным камнем в прозрачном свете зари, облокотившись о колени и укрытый до плеч полотном белой ткани, сидел их брат Йехошуа. На полотне проступала кровь от ран. На лице засохли струпья. Мирьям и женщина с нею хлопотали возле равви. Кифа и его брат Андрей припали к стопам Йехошуа.

Иааков и Иехуда на подгибающихся ногах, не зная, бояться или ликовать, подошли к брату. Он вымученно улыбнулся им.

Из несвязного бормотания Кифы Иааков понял: когда они с братом и женщинами пришли к гроту, то нашли оружие стражи и расслышали слабый голос за камнем: очевидно солдаты тоже слышали и в ужасе бежали. Братья отвалили камень и едва не лишились чувств: слабый и больной к ним вышел Йехошуа.

– На все воля Небесного Отца! – расслышал Иааков глухой голос Пасхура.

Йехошуа не ответил.

– Пора уходить, – прервал всеобщий нараставший восторг Пасхур. – Скоро солдаты будут здесь, чтобы проверить слова стражи.

Реувен и Пасхур помогли Йехошуа подняться. Кифа и Андрей переплели руки в замок и усадили учителя. Пока город не проснулся и дороги были пустынны, призванные понесли равви к Гефсиманскому саду в обход городских стен. Реувен бережно поддерживал Йехошуа под спину.

В саду вошли во двор дома, где накануне расправы призванные ужинали с равви. Хозяин дома, простоволосый и босой, увидев Йехошуа, упал ниц.

– Опустите меня, – попросил Йехошуа.

Он пошатнулся, – несколько рук поддержали его, – и сделал несколько шагов.

– Все здесь? – спросил он Кифу.

В проем слышались негромкие голоса. Кто-то убеждал остальных расходиться: община под Александрией разгромлена, Хизкия умер, Йехошуа убит…

Кифа толкнул двери, пропуская учителя. Человек девять в широкой комнате с простой мебелью пугливо вскочили из-за стола. Лавки и сам стол обрушились.

При полной тишине Йехошуа, морщась от боли, наклонился, поднял лавку и сел.

Он улыбнулся и спросил:

– Теперь, за кого вы почитаете меня?

Только после этого все разом зашумели, кинулись к нему, но Кифа, Андрей, Иааков и Иехуда удержали их, чтобы они объятиями не причинили боль раненому. Тогда призванные припали к ногам учителя.

Все расселись по лавкам. Хозяин дома и призванные не сводили глаз с равви. Они ждали его слова. Иные, рассмотрев раны на теле Йехошуа, смущенно опускали глаза. Вдруг Иехуда упал на колени, поцеловал руку брата и заплакал.

– Прости, за то, что я не верил…

Иааков за плечи осторожно поднял и усадил Иехуду. Йехошуа помолчал, пережидая слабость. Он разомкнул веки и произнес твердым голосом:

– Что важнее для вас: то, что видят глаза ваши и не верят, или то, чему я научил вас?

Все молчали.

– Если ты явишь себя людям, они быстрее уверуют, – осторожно за всех сказал Фома, худощавый, с всклокоченной бородой.

– Нет, – ответил Пасхур. – Первосвященники объявят учителя чародеем и снова схватят.