Предатели Гора

Она заметалась, издавая дикие утвердительные звуки и энергично кивая головой упрятанной в мешке.

— Ты узнала мой голос, не так ли? — уточнил я.

Публия снова закивала. Похоже, первое, что она поняла наверняка, это то, что она прибыла на место казни на моем плече, а не на плече палача. Видимо надежда разгорелась в ней с новой силой. Ведь будь здесь палач, понятия не имеющий, кем она была на самом деле, и полагающий, что перед ним шпионка и предательница Леди Клодией, то он, скорее всего, просто загнал бы в неё кол, поставив его в крепление, ушёл бы, чтобы сняв маску, занять свой пост на стене. С другой стороны, я-то хорошо знал, кем была скрытая под тканью пленница. Кроме того, мои слова, должны дать ей некоторую надежду, что она, оказавшись в моих руках, могла бы иметь, по крайней мере, небольшой шанс на пощаду, хотя за него, возможно, придётся уплатить такую тревожащую её цену, как собственное признание своего унижения до категоричной и бескомпромиссной гореанской неволи.

Леди Клодия склонила голову и прикоснулась к моему плечу, демонстрируя мне свою благодарность. Я поднял Публию на колени.

— Ты — рабыня? — строго спросил я.

Девушка энергично закивала. Леди Клодия восхищённо захлопала в ладоши, хотя сама она уже давно знала, что она ничем не лучше.

— Ты просишь разрешения, — спросил я, — придать этому законность, произнеся соответствующую формулу самопорабощения?

Она снова закивала головой, и я, ослабив узел, стянул ткань на её лоб. Конечно, я помнил, что она была красива, но я не помнил, что настолько. Далее я ослабил узел завязок державших кляп, и вытянув промокший комок из её рта, позволил ему повиснуть на шее девушки. Теперь она смотрела на меня с благодарностью.

— Говори, — приказал я.

— Я — рабыня! — произнесла девушка.

— Она — рабыня! — негромко воскликнула Леди Клодия.

Пленница испуганно сжалась, взволнованно задрожала, вдруг осознав себя беспомощной рабыней.

— Теперь, Ты — рабыня, Публия, — сказала Леди Клодия, с любопытством разглядывая её.

— Она больше не Публия, — заметил я. — Её ещё никак не назвали.

Рабыня испуганно уставилась на меня. Она ещё успела вскрикнуть, когда я принялся возвращать на место кляп. Потом она снова могла только мычать и стонать, когда я завязывал на её затылке узел.

— Что Вы делаете? — удивлённо спросила Леди Клодия.

Глядя в дикие глаза рабыни, умоляюще смотревшие на меня, я снова натянул ткань на место, скрывая её смазливую мордашку, и закрепил завязки у неё на шее.

— Что Вы делаете? — повторила Леди Клодия уже громче и требовательнее.

— Она, находясь в твоём обличии, помогла нам зайти неузнанными, настолько далеко, насколько смогла, — пожал я плечами. — Таким образом, принесла нам всю пользу, на которую была способна. Больше мы в ней не нуждаемся.

— Что Вы имеете в виду? — прошептала Клодия.

Я наклонился и поднял стальной заострённый стержень.

— Нет! — вскрикнула женщина, умоляюще глядя на меня.

Я прижал остриё к внутренней поверхности бедра рабыни, и она, застонав, запрокинула голову.

— Вы знали, что она объявит себя рабыней! — крикнула Клодия.

— Она — рабыня, — кивнул я. — Это было понятно сразу.

— Я — не меньше рабыня, чем она! — заявила Клодия.

— Верно, — согласился я.

— И теперь, — закричала она, — после того, как Вы вырвали из неё признание того, что она была рабыней, и она сама произнесла формулу, порабощающую её, Вы готовы, даже не в достоинстве свободной женщины, а в страдании и унижении простой рабыни, посадить её на кол!

— А разве Ты не знаешь, что эта рабыня, когда она была ещё свободной женщиной, прямо таки жаждала увидеть тебя насаженной вот на этот стержень? — осведомился я.

— Это не важно! — крикнула женщина. — Это ничего не значит!

— Люди в Форпосте Ара, — напомнил я, — ожидают увидеть её на колу. Если её там не будет, то я не думаю, что мы уйдём очень далеко. Когда мы покинем эту платформу, они должны думать, что мы выполнили свою работу. Потом нам останется только найти укромное место, чтобы я мог избавиться от маски, а тебе можно будет остаться в этих тряпках и вуаль.

— Нет! — упрямо замотала головой Клодия.

— Это наша единственная надежда на спасение, — объяснил я, — Ты сдашься косианцам, а я, возможно, сумею смешаться с ними.

— Вы — храбрый мужчина, — сказала она. — Я восхищаюсь вами. Вы были суровы со мной. Вы были добры ко мне. Вы рискнули многим ради меня. Да, я хочу сбежать отсюда. Я понимаю ваши доводы. Но если на колу должно быть чьё-то тело, то пусть это будет моё тело. Это я а не она виновна в измене. Так что именно я, а не она должна быть казнена.

— Но, Ты — свободная женщина, — заметил я. — А она всего лишь рабыня.

— Но Вы-то прекрасно знаете, — усмехнулась она, — что на самом деле, она не больше, если не меньше рабыня, чем я. Уж я-то, пока мы были в камере, дала вам достаточно доказательств, что самая подходящая судьба для меня, это посвятить себя самоотверженной любви и служению мужчинам!

— Ты жалеешь её, потому что Ты сама не лучше рабыни, — заметил я.

— Я пожалела бы её, если бы она была свободной женщиной, — призналась женщина, — и я жалею её теперь ещё больше, потому что знаю, что она — рабыня.

— Это потому, что Ты сама — рабыня, — пожал я плечами.

— Возможно, — всхлипнула она. — Я не знаю.

Хорошо, что на мне была маска, и она не видела, как я улыбнулся. Рабыни, как известно, куда более склонны к любви и состраданию, чем свободные женщины. Вероятно, всё дело в том, что они — гораздо больше женщины, чем их свободные сёстры.

— Тем не менее, мы должны подвесить её на колу, — сказал я, в шутку.

Внезапно Леди Клодия бросалась вперёд, прикрыв рабыню своим телам, словно в попытке защитить её от меня. Признаться, это был трогательный жест, правда, и немного глупый. При желании, мне ничего не стоило отбросить её на дюжину футов, или, аккуратным тычком в солнечное сплетение, немедленно сделать её беспомощной и мечтающей только об одном, пропихнуть в себя глоток воздуха. В случае необходимости я мог просто связать её, наглядно продемонстрировав бессмысленность сопротивления.

— Ты готова защищать её даже ценой своей жизни, не так ли? — осведомился я.

— Да! — крикнула она сквозь слёзы.

— Даже, несмотря на то, что она — возможно, твой самый заклятый враг? — уточнил я.

— Это не имеет никакого значения, — всхлипнула Клодия.

— В тебе невероятно глубокие чувства и эмоции, — заметил я. — Уверен, Ты могла бы стать превосходной рабыней.

Женщина озадаченно уставилась на меня. Её вуаль была мокрой от слёз.

— Ну, мы должны подвесить эту рабыню на колу, — объявил я, снимая с себя пояс с ножнами.

— Так Вы шутили, — внезапно поняла она. — Вы же совершенно не собирались сажать её на кол!

— А я и не говорил, что собираюсь сажать на кол, — усмехнулся я, — я сказал, что её надо подвесить на колу. И она будет именно висеть там.

Вытащив меч из ножен, я затолкнул ножны, между верёвками и спиной рабыни, и затем воткнул остриё стержня глубоко в ножны. Это, конечно, не принесло ножнам пользы, сильно раздув их, но, в конце концов, напомнил я себе, я за эти ножны не уплатил, ни одного своего собственного тарска. Затем, проткнув кончиком ножа дополнительное отверстие в ремне, я обернул его вокруг тонкой талии рабыни и застегнул пряжку, немного, подсунув ремень под плотно намотанные верёвки, чтобы его не было заметно издали. Теперь кол был в ножнах, а ножны удерживались на теле девушки у неё за спиной верёвками и поясом, не давая ей соскользнуть ниже. Таким образом, из города должно казаться, что предательница посажена на кол. По крайней мере, я на это надеялся. Но в конечном итоге, чтобы видеть, что это не так, надо было бы подняться на эту платформу. Конечно, при этом не будет видно крови, но, с другой стороны, её и не должно быть много, в конце концов, при таком способе казни, кол сам запечатывает рану.