Предательство Риты Хейворт

– 

– Да, но ты же училась, а он нет. Я чуть не умерла от расстройства, когда увидела, как далеко Соединенные Штаты от Англии, я думала, что Лондон – самое шикарное место, но все-таки ближе.

– 

– Говоришь ему «белое», а он тут же думает, что «черное», подозрительный – каких свет не видел, думает, я в поездках гуляю напропалую, но теперь он зарабатывает хорошо, чего же он такой нервный?…

– 

– Разбирали в машине мотор и снова собирали. Малыш-то не водил, не доставал до педалей, но Хауреги все равно научил его ездить.

– 

– Только с ним Хауреги и ладил.

– 

– Хауреги научил его разбирать мотор, и они то собирали его, то разбирали.

– 

– Когда вырастет, машины у него не будет.

– Да как же я ему ее куплю? Был бы жив Хауреги, дал бы ему свою. На пару собирали и разбирали мотор, но после все равно отвозили в мастерскую.

– 

– На то они и мальчишки, сестра Хауреги постоянно приносила малышу игрушки, но малыш к ней так и не привязался, зато при виде отца и этого парня из мастерской шалел от радости. А парень из мастерской разрешал ему все трогать, даже ящик с инструментами, ну как ты даешь своему Тото журналы и катушки с нитками, только мой вымазывался в машинном масле, как чертенок.

– 

– Естественно, у него ни на что нет времени, вечно в кабинете, занят делами, или на складе разговаривает, тебе не кажется, что они весь день говорят о женщинах? о чем им еще, по-твоему, говорить, если не об этом?

– 

– Разъезжаешь по всей стране, правда, немного одиноко – в постоянных разъездах, женщине, и одной.

– 

– И тогда хочется немного поболтать. В Мендосе к этому часу холодает, как бы ни было днем солнечно, горный климат.

– 

– В кофточке чувствуешь себя бесподобно, мало того что с моей работой не сидишь на месте, еще и солнце припекает вовсю. Только к вечеру надо одеваться потеплее, и на улице не видно ни души.

– 

– Хорошо хоть у мальчика в Буэнос-Айресе центральное отопление в интернате, в приличной школе оно должно быть в первую очередь, он ведь столько часов сидит за уроками неподвижно: там он без моего крика обходится, их дисциплине учат ой-ой-ой.

– 

– Всегда в лучших отелях. За счет «Голливуд косметике».

– 

– Льняные с вышивкой. Пол навощен так, что отражаешься. Я иногда сама с собой разговариваю, они небось думают, что я ненормальная, или с тобой говорю, о чем угодно: «Понюхай, Мита, какой ароматный воск» или спрашиваю: «Ты любишь крахмальные простыни?»

– 

– В кафе приглашают, а меня аж тошнит от этих хитростей.

– 

– Только не замуж. Я должна хорошенько узнать этого человека, чтобы был очень умный, типа Рамоса, чтобы учил меня и про классические танцы рассказывал, я ведь не собираюсь умирать невеждой. Чтобы про все знал.

– 

– Я чуть было не ушла. Пока Тото мне открыл, я прямо обзвонилась, а не успела постучать в стекло, как появляется Тото, весь белый от испуга, я уж подумала: «Боже мой, кто-то, наверное, заболел», так ведь нет, он ко мне подходит на цыпочках, мол, Берто спит после обеда и чтобы я не шумела.

– 

– А вдруг принесут телеграмму, когда звонок отключен?

– 

– 

– Ужасно его боится? Ну я и сидела с ним, пока ты не встала, он тихонько себе играл, собирал домики, ведь таких игрушек, как у Тото, ни у одного мальчика в Вальехосе нет, я в Буэнос-Айресе видела, сколько стоят эти игрушки.

– 

– Страшно дорогие. Не знаю, говорит ли тебе Берто, во что они ему обходятся.

– 

– Хауреги мне ничегошеньки не говорил.

– 

– В Тукумане, в последнюю поездку.

– 

– Умопомрачительный, есть такие странные мужчины, они всегда заняты, неразговорчивы, мучаются дикой головной болью, а еще любят сидеть молча рядом с тобой и держать за руку.

– 

– Нет, он знает в Тукумане лучших людей, в кафе тысячу раз вставал из-за стола: то звонил по телефону, то здоровался с кем-нибудь из прохожих.

– 

– Без ума от меня, говорил. Говорил, что никогда не видел такой фигуры, как у меня.

– 

– В какой-то притон на окраине. На коленях умолял, я бы ни за что не поехала.

– 

– А красная бы не подошла?

– 

– Раскапризничался, все ныл, чтоб ты купила себе бирюзовую, продавцу не давал слова сказать.

– 

– Лучше не надо, такие не отстанут, пока ты не купишь хоть что-нибудь – темно-коричневую! сама знаешь продавцов.

– 

– Я на кухне возилась с блинчиками, слышу – сейчас будет тарарам: «мам, купи себе бирюзовую, она самая красивая, мам», а Берто заладил «нет» да «нет», это ж надо какой нервный!

– 

– А тот свое талдычит: «пап, пусть мама купит себе эту», ну Берто и взорвался.

– 

– Уверяю, не по моей вине, неплохой был кандидат, только выскользнул, правда, в итоге оказался подонком. О нем в Тукумане дурная слава.

– 

– Нет, он с другой обошелся гадко.

– 

– Что ты, шикарная женщина, очень интересная, куда лучше его.

– 

– Все по слабости, на третий день знакомства… не устояла.

– 

– Вот именно, миленький домик на окраине, угостил коньяком, так они и двух слов не сказали, как он полез к ней, никакого даже шлафрока не надел, куда там.

– 

– Не знаю, в нем как-то приличнее… Я на одной витрине видела очень нарядные, из парчи… Ну и она рассказывала, что он через полчаса проснулся, они ведь после этого засыпают, тут же вскочил, собрался уезжать, мол, дела у него, а сам не в духе.

– 

– Потому что ей непременно хотелось остаться! провести там всю ночь и не возвращаться в отель (она тоже по делам приехала), занавески хотела спокойно посмотреть, красивой работы, индеанки с севера вышивали, и еще чилийское кильянго – покрывало из шкур, ну и вообще побыть там как у себя дома, это она мне сама рассказывала.

– 

– Во всех подробностях, но он ей не разрешил. А она уперлась, он поскучнел и под конец сознался, что дом не его, а одного друга.

– 

– Потому что на улице он с ней больше не здоровался. Знаешь, Мита, Хауреги я бы этого не позволила, чтобы бить по столу кулаком и доводить мальчика до слез, правильно он упрашивал тебя купить ту ткань, она же самая модная, а то вечно ты ходишь в старушечьих платьях, ты уж меня извини, но это чересчур строгая одежда. И старомодная.

–