Предательство среди зимы

Удун, город на реке Киит, был весь заплетен кружевом каналов и дорог. Под высокими мостами свободно проходили баржи; зеленая вода лизала старые каменные ступени, утопающие в речном иле. Ота остановился у прилавка на большой площади и обменял две полоски меди на толстый ломоть медового хлеба и пиалу горячего черного чая.

Вокруг медленно пробуждался город: улицы и каналы заполнялись торговцами и купцами; на каждом углу и даже на плотиках, пришвартованных к берегу, заводили песни нищие; по широким мостовым тащили телеги работники. В солнечных лучах порхали птицы: синие, красные, желтые, травянисто-зеленые, рассветно-розовые… Удун — поистине город птиц, думал Ота, поедая завтрак под щебет и чириканье.

Дом Сиянти размещался в лучшей части города, чуть ниже по реке, чем дворцы. Здесь воду еще не загрязняли тридцать тысяч мужчин, женщин и детей. Кирпичные строения возвышались на три этажа, а в канале толклись барки, выкрашенные в красный и серебристый — цвета Дома. На арке, ведущей в парадный двор, были изображены солнце и звезды. Ота ступил под нее и будто вернулся домой.

Амиит Фосс, распорядитель посыльных, уже был на месте: учил уму-разуму трех подмастерьев. Правда, не кулаками, а насмешками и колкостями.

Ота вошел и принял позу приветствия.

— А-а! Пропащий Итани! А ты знаешь, что на языке Империи «итани-на» — это полоумный?

— При всем уважении, Амиит-тя, вы ошибаетесь.

Распорядитель ухмыльнулся. Одна из учениц — девчонка тринадцати лет — что-то сердито прошипела; мальчик рядом с ней хихикнул.

— Так, — сказал распорядитель, — вы двое, проверьте все тайные письма прошлой недели.

— Это не я!.. — возмутилась девочка.

Распорядитель изобразил приказ молчать, и подростки, сердито косясь друг на друга, ушли.

— Вот так всегда — берешь учеников, а они как раз в таком возрасте, что начинают друг с другом заигрывать, — вздохнул Амиит. — Пошли в комнату для встреч. Ты что-то долго.

— Были причины, — сказал Ота, следуя за старшим. — В Чабури-Тане беспорядки, хуже, чем в прошлый раз.

— Да ну?

— Скопились беженцы из Западных земель.

— С Запада бегут всегда.

— Но не такими толпами, — возразил Ота. — Ходят слухи, что хай Чабури-Тана скоро будет пускать на остров лишь избранных.

Амиит замер, не убирая рук с резной двери. Ота почти ощутил, как закипели мысли в его черепной коробке. Через мгновение Амиит одобрительно поднял брови и толкнул дверь в комнату для встреч.

Полдня Ота просидел с распорядителем в обитых шелком креслах. Амиит выслушал его рассказ и принял письма, зашитые и засекреченные.

Ота не сразу освоил ремесло посыльного. Шесть лет назад, когда он — голодный, растерянный, измученный воспоминаниями — приехал в Удун, то думал, что будет просто возить туда-сюда письма и посылки, иногда дожидаясь ответа. Так же неверно было бы сказать, что землепашец бросает в землю зерно, а через несколько месяцев приходит посмотреть, что выросло. Оте повезло. Ему помогло умение легко заводить друзей. Те вскоре научили его «благородному ремеслу» посыльных: как собирать сведения, которые могут пригодиться Дому, как впитывать все, что происходит на улице или на рынке, и узнавать настроения в городе. Как читать тайнопись и зашивать вспоротые послания. Как притворяться, что выпил лишнего, и незаметно расспрашивать попутчиков…

Теперь Ота понимал, что «благородное ремесло» нужно осваивать всю жизнь. Но даже будучи подмастерьем, он находил в своем деле радость. Амиит знал, что ему удается, и давал задания, где он справлялся лучше. За доверие Дома и уважение товарищей Ота платил сторицей: добывал самые важные сведения, приносил слухи, делился сплетнями и догадками. Он бывал и на юге, в летних городах, и на равнинах, где торговали с Западными землями, и на восточном побережье, где знание редких островных языков сослужило ему хорошую службу. То ли намеренно, то ли по счастливому совпадению его никогда не посылали на север дальше Ялакета. До сегодняшнего дня.

— На севере неспокойно, — заметил Амиит, запихивая последние письма в рукав.

— Слышал, — ответил Ота. — В Мати началась борьба за престол.

— Амнат-Тан, Мати, Сетани… Везде что-то назревает. Купи-ка ты одежду потеплее.

— Не знал, что Дом Сиянти торгует с зимними городами. — Ота постарался не выдать голосом беспокойство.

— Пока не торгуем. Но это не значит, что так и останется. Впрочем, не торопись. Я жду вестей с запада и тебя никуда не пошлю по меньшей мере месяц. Так что успеешь спустить свой заработок. Или ты…

Распорядитель прищурился и изобразил вопрос.

— Да я просто холод не люблю! — отшутился Ота. — Я вырос в Сарайкете. Там даже вода никогда не замерзает.

— Трудновато придется, — вздохнул Амиит. — Могу послать другого, если хочешь.

«А потом все будут спрашивать, почему я отказался!» — подумал Ота и изобразил благодарность с отрицанием.

— Поеду, куда скажете. И теплую одежду возьму.

— Летом там не так уж плохо, — утешил его Амиит. — Зато зимой от мороза камни трещат.

— Вот зимой и шлите другого!

Они обменялись последними любезностями, и Ота сообщил, что его можно будет найти на постоялом дворе Киян. Остаток дня он провел в чайной возле складов, беседуя со старыми знакомцами и обмениваясь новостями. Он надеялся узнать, как идут дела в Мати, однако оттуда ничего не было слышно. Старшего сына хая отравили, остальные попрятались. Никто не знает, где они и кто начал традиционное соперничество. О шестом сыне почти не вспоминали, и все же собственное имя прозвучало для Оты далеким, но опасным раскатом грома.

Когда кроны деревьев потемнели, а улицы погрузились в сумерки, Ота пошел на постоялый двор. Его одолели мрачные раздумья. Да, ехать с заданием в Мати небезопасно, но и отказываться тоже. Тем более без повода. Сейчас слух сидит на слухе, и Оту Мати будут видеть в каждом встречном. Если хоть один человек заподозрит, что он не тот, за кого себя выдает, тайну раскроют, втянут его в нескончаемое, бессмысленное и жестокое соперничество. Ни в коем случае нельзя этого допустить. Будь он тем, кем притворяется, он спокойно поехал бы на север, сделал все, что сказано, и вернулся бы. Судя по всему, это самый мудрый путь.

А еще Ота пытался представить, что за человек его отец, каким был старший брат… Плакала ли его мать, отсылая сына в школу, где лишние сыновья благородных семей становились поэтами или навсегда пропадали из виду.

На дворе его мысли прервала музыка из большой комнаты. Пахло жареной свининой, печеным ямсом и сосновой смолой. Едва Ота вошел, Старый Мани всучил ему глиняную пиалу с вином и отвел на скамейку у огня. Там собралась целая компания путников: купцы из больших городов, землепашцы из предместий — каждый со своими историями, со своим прошлым. Все это можно было услышать, если задавать верные вопросы.