Предел

Солнце уже миновало полуденную черту, и Пелли стала всерьез беспокоиться. А сможет ли она потом встать и бежать? В том, что опять придется бежать, она не сомневалась. Этот подозрительный светловолосый эльф все-время бегает и всех куда-то тащит, а объяснить, куда и зачем обещает потом.

На пол легла чья-то тень. Пелли обернулась, и крик застрял у неё в горле. В дверном проеме стоял мужчина. Черноволосый бородач сгибался под грузом увесистого мешка. То ли торговец, то ли… разбойник. Приличным людям в этом сарае да еще с мешком просто делать нечего. В критических ситуациях обычно спасают самое ценное. А самым ценным для Пелли был Благородный Принц. И спасала она его как всякая женщина, у которой затекли ноги и пропал голос — схватила за голову и прижала к груди. Этот всем понятный жест люди осваивают еще в детстве. Он означает: «Мое, не отдам». При этом еще поворачиваются боком, прикрывая собой добычу, и злобно зыркают на врага. То, что у любимого теперь совершенно беззащитно открыта спина, Пелли, с её тактикой и стратегией боя на метлах, совершенно не осознавала. А Нэрнис не только стал задыхаться, но и понял, что некто злодейски пытается свернуть ему шею. Поэтому «некто» получил весомый удар по ребрам с двух рук, хрюкнул и выпустил голову из захвата.

«Убил!» Нэрнис ошалело смотрел на Пелли, лежащую на полу, с неловко подвернутыми ногами. Даэрос почему-то хохотал в углу. В голове что-то гудело, болело и пыталось вылезти наружу через виски. Мозг, наверное. Пахло морем, тухлыми водорослями, гнилым деревом и еще какой-то дрянью. Вместо каменных стен комнаты «Замка» неизвестно откуда взялись ветхие доски, на которые опиралась не менее ветхая и дырявая крыша. Во рту было отвратительно и сухо. И все это от начала и до конца было совершенно невероятно и не благородно. И — безумно. Как иначе можно объяснить, что Даэрос Ар Ктэль щеголяет черной окладистой бородой, короткими до плеч черными волосами, кустистыми бровями и хохочет, что совсем несвойственно эльфам, над смертью девы, которую он, Нэрнис, только что убил. А рассудок, вместо того, чтобы прекратить этот кошмар и укрыться пеленой безмолвия, продолжает отчаянно вопрошать: «Что бы это значило?». А вывод может быть только один: Нэрнис Аль Арвиль — первый эльф, сошедший с ума.

— Нет, ну, до слез! Вы же мне так всю красоту испортите! — Даэрос аккуратно промокнул платочком глаза. — Нэрьо! Ты попей водички что ли, а то на тебя смотреть страшно! И не махай на меня руками! Я тебе сейчас расскажу все, что ты проспал. Вот только на Пелли полью немного.

Вода оказалась теплой, но живительной. Пелли застонала, и Нэрнис вздохнул с облегчением. Надо же, он еще толком не успел осознать тяжесть преступления, а его так сильно придавило грузом ответственности. Одной проблемой меньше — уже лучше. Пелли приподнялась на руках, распрямила ноги, но встать не смогла. «Наверное, я ей спину сломал!» — подумал Аль Арвиль. Девица отползла к стене, перебирая руками по полу, привалилась к ней и обреченно замерла. Когда доски предательски затрещали, Даэросу пришлось ловить её за шиворот, а то так бы и вывалилась наружу.

— Нэрьо, мне очень нравится твоя новая прическа, и я обязательно расспрошу Пелли, как она заплетает такую красивую косу в пять рядов. Но я тебя умоляю, выплети из волос этот розовый бант. Он меня с мысли сбивает! И попроси прощения у нашей спасительницы. Ты же из неё чуть дух не вышиб. Совсем. — Полутемный поставил свою поклажу в самый целый угол хибары и принялся сам помогать Светлому избавляться от ленты. Он не собирался тратить слишком много времени, приводя всех в чувство. Из города надо было выбираться как можно скорее.

— Приношу самые искренние извинения. Я готов всю жизнь носить Вас на руках. Я, несомненно, виноват в Вашем увечье и потому…

— Нэрьо, что ты несешь? Какое увечье? От синяков на ребрах еще никто не умирал. Ты сам и сведешь! Ну, если и сломал пару ребер, так это же заживет. — Даэрос демонстрировал совершенно Темную бессердечность. А Пелли не только поняла, что бородатый чужак, совсем не — чужак, но и осознала, что прикинуться больной не удастся. И на руках её носить никто не будет. Ни как больную, ни как здоровую. Даже мечтать об этом было глупо. Нелепо. Вся обида, вся горечь, все волнения этих ужасно долгих двух дней вылились в первые слезинки, а следом хлынул поток.

Все знают, что женская истерика — это сила. Но есть сила еще более могучая. Это — тихий плач. Без завываний, без заламывания рук и битья головой об стену. Так могут плакать только искренне страдающие старики и дети. Ну, и еще женщины, которые вдруг перестали себя обманывать — перестали рассказывать себе, что сказка возможна. Что можно не замечать очевидного, делать вид, что понятия не имеешь, чем все это кончится. Любовь не умерла, а вот мечта… Мечта тихо скончалась от удара по ребрам. Пелли оплакивала свою наивность, восторженность, глупость — все то, с чем вчера было так радостно и красочно жить. И прикрывала руками бока, отстаивая свои родные, честно заработанные синяки. Конечно, она, уйдет, как только почувствует, что в её помощи больше не нуждаются. Рано или поздно, но это надо будет сделать. И совсем не стоит доводить дело до разговора, в котором будет много красивых слов для некрасивой правды и некрасивой служанки. И, уж точно, не следует сообщать об этом сейчас, сквозь всхлипы, жалобным голосом. Искушение выслушать все эти «ах, ну, что Вы, прекрасная, да как можно» следует победить сразу и быстро. Иначе неизбежен второй виток с тем же концом. И Пелли выиграла свой самый первый, но самый главный бой в жизни. Вытерла мокрое лицо грязным передником и сказала:

— Всё! Я закончила.

Нэрнис сидел красный от стыда. Даэрос порозовел лишь слегка, но истинный цвет его лица был скрыт той замазкой, которой он придал ему землистый цвет. А так — могли бы и посоперничать, кому тут особенно стыдно.

Аль Арвиль пал, несомненно, низко. Так напиться… Но от полного осознания этого факта и возможных последствий его пока спасало похмелье. Даэросу спасаться было нечем. Он пребывал вполне в трезвом уме, когда использовал совершенно непричастную к его замыслам девицу. Совсем как вещь — временно необходимую, но неминуемо предназначенную для свалки. А она оказалась не только живой, но еще и понятливой. Сидит в сарае, бросила доходное место, из пожитков — только то, что на ней, украла для них у хозяйки тачку, все понимает, не кричит, не обвиняет, не просит… Впору провалиться сквозь гнилой пол и попросить закопать себя здесь же. По сравнению с этим тихим воплощенным горем, все планы и затеи казались мелкими и эгоистичными. Даэрос решил, что он непременно найдет, чем и как загладить вину. Но к «мелочам» надо было приступать немедленно. Его побратим, Нэрнис Аль Арвиль, уже дошел до того состояния благородной глупости, когда предложения руки и сердца произносятся не под влиянием чувства, а под давлением свежепридуманного долга. По глазам видно. Страшное сочетание: стыд, жалость, чувство долга. Так и до рождения монстров не далеко — три составляющие уже есть, осталось добавить четвертый секретный ингредиент: лет пять совместной жизни. Хотя… Даэрос даже головой покачал, настолько поразила его собственная догадка: «А она ему откажет. Нет, точно, откажет!».

Славный потомок двух народов был абсолютно прав в том, что собирался сделать его недавно обретенный брат. Он успел сунуть Нэрнису в руки кувшин с водой, когда тот уже открыл рот.

— Попей. Ты должен прийти в себя. У нас еще впереди много дел. Так-с-с-с! С чего начать? Пожалуй с того, почему ты здесь оказался. Это очень просто. Не перебивай и пей! Старая мерзавка Бриск, как только пришла в себя, решила отыграть хотя бы часть упущенной прибыли. Я имею в виду ту прибыль, которую она собиралась получить, продав гномам камни.

— Но…

— Но то, что у тебя, брат мой, собирались нечто украсть доказать невозможно. А твои объяснения относительно того, насколько неприемлемо для благородного эльфа драться с прислугой, вырываясь с боем из гостеприимного дома, местную стражу не интересуют. Тут действуют другие законы. Нападают — бей. А прислугу, так допустимо и вовсе насмерть. Гм… — Даэрос покосился на Пелли.

— Да, это — так. — Пелли кивнула. — С прислугой, если конюх, повар или служанка, оскорбили благородного господина можно не церемониться. Даже если оскорбили словом. Или господину только показалось, что его оскорбили. Господин в праве… наказать. Сам. Или потребовать от хозяина выпороть невежду. Ну, а если убил… случайно, то господин может заплатить. И все.

— Чудовищно! — Нэрнис представил себе, как кто-то собирается ударить слугу, или того хуже — служанку. — Чудовищно позорно! Да если бы я дома рассказал, что я…

— Это дома! Все ваше светлое общество не смогло бы понять, как ты дошел до того, что убил человека, который перед тобой почти беззащитен. Человека низкого сословия, который со всех сторон зависим! А здесь ты в своем праве. Стража еще и извинится, что тебе доставили беспокойство. Да, кстати, именно из-за такого положения дел, любой слуга презренной Бриск прикончил бы тебя с особенным удовольствием. Представляешь сколько спесивых господ путешественников они повидали на своём веку? Сколько раз были пороты и получали в зубы? За такой редкий шанс — прикончить Твое Высокомерие, они вполне могли между собой передраться.

— Да я их… Пелли, они тебя били? — Несмотря на похмелье, Аль Арвиль все еще помнил, что такое праведный гнев.

— Брат, уймись и попей еще! И не надо подскакивать — провалимся. Малерна Бриск собиралась сдать нас городской страже и предъявить обвинение в причинении ущерба её хозяйству.

— Это из-за помятого блюда? То есть чаши? Так я заплачу. Кстати, а мы что не заплатили?!

Полутемный списал почти детскую наивность Светлого на похмелье:

— Я оставил десять серебряных на столе в твоей комнате. За блюдо, битые кувшины и сломанный стул. Этого хватит. Но утварь тут не при чем. В Предел запрещено, и уже давно, помещать какие-либо предметы без согласования с советом старейшин города. Понимаешь?