Пределы зримого

10. Экономьте. В тех случаях, когда дешевое моющее средство столь же эффективно, как и дорогое, покупайте то, что дешевле.

11. Стремитесь разнообразить ваш стол. Не готовьте на весь день блюда из одного мяса, а на следующий день — из одних овощей. Старайтесь смешивать исходные продукты и избегать однообразия в меню.

12. Составьте список всего, что есть в доме. В таком случае, забыв, где лежит какая-то вещь, вы легко сможете найти ее, сверившись со списком. Не забывайте своевременно обновлять список.

13. Будьте осторожны, если в дверь звонят незнакомые люди. Всегда проверяйте их документы перед тем, как впустить их в дом.

Вы абсолютно правы: это просто до примитивности, но это ведь только начало книги. Не знаю, мне нравится ее рабочая проза, простой, действенный язык и отсутствие избыточного количества прилагательных. Я понимаю, что Достоевский хотел сказать что-то о Боге, о страданиях, даже об обществе, но что именно — мне непонятно. Я уверена, что было бы куда лучше, если бы он расположил свои мысли и суждения в строгом — лучше алфавитном — порядке, пронумеровав их от первого пункта до последнего. И незачем вкладывать их в уста героев длиннющих, перегруженных персонажами романов, всех этих актрис, полицейских, монахов и еще неизвестно кого; все они только запутывают читателя, не давая ему постичь суть доктрины автора. Но в любом случае у меня есть сильное подозрение, что бакстеровские идеи куда лучше применимы на практике, чем суждения Достоевского. Лично я вовсе не намерена провести остаток своих дней, слоняясь по дому с головой, занятой одной мыслью: кто я — достойнейшая из святых или величайшая грешница. Ответ очевиден и давно известен мне: я — самая обыкновенная и больше никакая не самая-самая.

Ну вот, я, оказывается, переусердствовала с хлебом. Жирное пятно отошло, зато место, где оно было, и кусочек обоев вокруг него теперь выглядят явно бледнее, чем остальная стена. Эта трудность подстерегает всякого, кто вознамерится отчистить только часть обоев. Мне опять становится прохладно. Пора действительно что-нибудь накинуть на себя. Как и многим женщинам, мне нравится заниматься хозяйством голой — иногда. Я верю в то, что в жизни нужно рисковать, и работа в голом виде приятно щекочет мои нервы. В то же время иногда мне хочется убираться и стирать не только одетой, но даже излишне закутанной во множество вещей. Все зависит от настроения. Такая уж я уродилась: то деловая, то задумчиво-мечтательная, иногда задорно-озорная, а порой немного triste. [2] То, что я — один и тот же человек, вовсе не означает однообразия моей личности.

2

Грустная (фр.).

Итак, я поднимаюсь в ванную комнату. Мукор шипит, приветствуя меня. Впрочем, это скорее не приветствие, а провокационные угрозы. Я делаю вид, что не обращаю на них внимания, и Мукор почти затихает, продолжая лишь бубнить что-то себе под нос, наблюдая, как я поднимаю с пола брошенную одежду. Бормотание Мукора вполне членораздельно; впрочем, от этого оно не становится менее зловещим. Мукор одержим навязчивой идеей: он уверен, что во мне есть нечто, что причисляет меня к его царству, к владениям тех Темных Сил, что стоят за ним. Я почему-то представляю себе этот знак принадлежности в виде какой-то особой частички грязи. А теперь скажите мне, пожалуйста, где бы вы стали прятать черную песчинку, доведись вам скрывать ее от посторонних глаз? Не в черной ли пустыне? Но вот Мукор прополз сюда из черных песков Гоби и не нашел ее… А значит — эта штуковина спрятана где-то здесь, у меня в доме.

Я вновь надеваю на себя одежду, в которой принимала гостей утром. Интересоваться, как Мукор потерял какую-то пылинку — непозволительно расточительная трата времени. Я, кажется, уже упоминала, что иногда мне нравится одеться слишком хорошо для домашних дел. В этом отношении я в некотором роде еретичка. Я не из тех замарашек, которые полагают, что для уборки в доме человек обязан обрядиться в лохмотья. Одежда — это часть играемого мною спектакля. А кроме того, я использую костюм для создания того, что, насколько мне известно, называется эффектом отстранения. Вот сейчас, например, я надеваю прямую белую юбку длиной чуть ниже колена. К ней подходит однобортный пиджак. Не самый типичный наряд для домашних посиделок, тем более — для мытья посуды. Может быть, именно поэтому Розмари со Стефани так таращились на меня все утро? Костюм получился очень узкий, и, если мне придет в голову заняться хозяйством, а для этого потребуется, например, наклониться или присесть, пиджак явно будет стеснять мои движения, а юбка непременно до неприличия задерется. Все это — одежда, то, как она сидит на мне, насколько она удобна, — помогает ощутить отстраненность от рутинной работы. В это понятие я вкладываю возможность посмотреть на себя и свои дела со стороны, обдумать, поговорить с самой собой о хозяйстве, о сути моей работы. Это придает мне бодрости, а работе — новизну; примерно то же самое, что представлять, будто ты — инвалид, которому пришлось взяться за мытье целой раковины грязной посуды.

Несомненно, я слежу за модой и делаю это совершенно осознанно. Когда выдается возможность, я проглядываю раздел моды в «Космополитэн», а «Элементы семиологии» Ролана Барта стали для меня настоящим откровением. Теперь я знаю, что, одеваясь так или этак, я оперирую знаками в рамках определенного смыслового кода, устанавливаю и выявляю его структурные оппозиции. Самый простой пример, за которым и ходить далеко не надо, — костюм, который на мне сейчас. Его строгость и закрытость противопоставлены разнообразию и бесконечности работы, которую я выполняю, а белый цвет представляется элементом оппозиции, где роль противовеса отводится грязи, с которой я воюю. Как видите, аналитически-творческий подход к выбору одежды способствует повышению уровня развития личности.

Ладно, пора заканчивать с посудой, и, может быть, настало время перекусить. Устраивать полноценный ленч уже поздно: нет ни времени, ни смысла. А это еще что? Кажется, кто-то звонит в дверь.

Глава 11

Звонят. Я открываю дверь. Человек, стоящий на пороге, выглядит, как положено выглядеть профессионалу, делающему свое дело. На нем костюм — тройка, на переносице — очки в роговой оправе. Через его руку перекинут белый плащ. Я позволяю себе сделать дерзкий дедуктивный вывод:

— Добрый день. Вы, наверное, из Института Белизны?

На миг это предположение выбивает его из равновесия. Мой гость о чем-то задумывается, словно прикидывая, кем же ему быть сегодня. Однако решение он находит весьма быстро:

— Э-э… а вы меня ждали?

— Не то чтобы ждала, но надеялась, что вы позвоните. Чем могу быть вам полезна?

— Тут такое дело… скорее, я смогу быть вам полезен. И если бы вы позволили мне войти, я постарался бы все объяснить…

— Ну что ж, входите. Что именно вам хотелось бы осмотреть? Ванная комната, гостиная, туалет — что предпочитаете?

— Да мне в общем-то все равно. Лишь бы вам было удобно говорить.

Задорно тряхнув головой, он торжествующе смотрит на меня. Столь блестящий ответ поменял нас местами, и теперь я чувствую себя неловко. Лично мне этот Доктор Роговые Очки (а именно так я мысленно окрестила его) не нравится, но — все-таки — специалист из Института Белизны! Неужели это не сон? Я позволяю глазам расслабиться, затем снова фокусирую взгляд: мой гость по-прежнему здесь. Теперь главное — не дать ему уболтать или переговорить меня.

— В таком случае — прошу в ванную. Там у нас стиральная машина. Я полагаю, вам будет небезынтересно взглянуть на нашу стиральную машину.

Судя по его физиономии, он несколько сомневается в том, что ему это будет очень интересно, но тем не менее решительно следует за мной.

В ванную комнату он входит крадучись, словно пантера, выслеживающая добычу. От его взгляда ничто не может укрыться; он цепляется за все: за оставшуюся лежать на раковине зубную щетку с намазанной пастой, за бельевую корзину, набитую нестираной одеждой, за колготки, свисающие с полуоткрытой дверцы стиральной машины… А ведь есть еще плесень, въевшаяся в стену над ванной. Неужели он не заметит Мукора? Но гость хранит молчание. Мукор что-то возбужденно шипит, подбадривая самого себя. Похватав из корзины кое — какие вещи, я напихиваю их в машину (на две трети предельной емкости барабана, так как машина не будет хорошо стирать, если набить ее до отказа). Все это время я тараторю без умолку: я рассказываю о том, как определить, линяет вещь или нет, как выбрать порошок (лучше — с биосистемой), в каком режиме — с кипячением или без него — стирать те или иные вещи. В его взгляде, сверлящем меня со спины, есть что-то такое, что заставляет меня говорить не переставая. Наконец машина загружена, дверца с громким щелчком захлопнута, набран номер программы. Я беру себя в руки и оборачиваюсь к гостю; при этом кладу пальцы на крышку машины, ощущая подушечками привычную вибрацию корпуса. Как бы неловко я себя ни чувствовала: нужно выглядеть уверенной в себе и при этом — непринужденно хорошенькой, чтобы дать ему понять, что легко справляюсь с домашними делами.

Его вопрос обрушивается на меня неожиданно — как мастерски проведенный удар карате.

— И что вы обо всем этом скажете? — спрашивает он меня.

— О чем «об этом»? А, вы о стирке? Так тут все в порядке. Нет, конечно, есть вещи, которые отстирываются хуже, чем остальные. Например, плохо отходят пятна пота в подмышках рубашек Филиппа. Еще хуже — пятна на нижнем белье. Я полагаю, что причина — в протеинах, входящих в состав пятен на трусах и кальсонах.

Я копаюсь в корзине с бельем в поисках подходящего примера, но лучшие образцы, к сожалению, уже отправились в чрево стиральной машины. Мгновение поколебавшись, я задираю юбку и стягиваю с себя трусики. Я протягиваю их ему и вижу, что он просто в восхищении от пятна на центральном клине в промежности. Разумеется, обычно я так не поступаю, но сейчас передо мной — человек науки, подходящий к столь интимным подробностям с чисто исследовательским интересом.