Предназначение

С усилием открыл глаза. Влада, видел все, как через мутное слюдянное окошко, поминутно вытирая слезы и шмыгая носом, трясла его, как перестоявший сноп.

– Прости, задремал.

Снова всхлипнула и без сил упала рядом.

– Укачало в седле.

И виновато улыбнулся. Но улыбка получилась вымученной, больше похожей на гримасу и болью отозвалась во всем теле.

– Задремал… - Сквозь слезы выдохнула она. – Оглянись!

Послушно, не вставая, повернул голову в сторону. Вокруг него лежал плотный, больше похожий на снег, иней.

– Рухнул в траву, как подкошенный и побелел, как смерть. И сразу холодом обнесло, аж закоченела вся. Даже бэр убежал. – Заторопилась она, глотая слова и… слезы.

– Кто бы подумать мог! Бывает же такое. – Удивился он.
– До зимы еще жить да жить.

Но княжне его его слова не понравились. Сошмыгнула, разом выступившие слезы и ударила от обиды кулачком в грудь.

– Опять смеешься! Сказать не хочешь, что тот, с крыльями, снова приходил за тобой. – От обиды губы затряслись и слезы полились не в два, в три ручья.

– Ну, ну… И не стыдно? – Проворчал он, прижимая ее рукой к своей груди. – А еще взрослая девочка! Разве поляницы плачут? А ну, как увидит кто? Что могут подумать? Говорю же, задремал.

– А то я не знаю, когда задремал, а когда совсем по другому…

Оказавшись под его рукой, она начала успокаиваться. А он лежал, восстанавливая в памяти дикий сон. Или видение. А, может, явь! И содрогнулся, зримо представив свое истерзанное, изуродованное тело. Но тут же успокоился, не весело усмехнувшись. Жив, а это не так уж плохо!

– Пойди туда, не знаю куда. – Вслух подумал он. – Поймай то, не знаю что!

– Ты о чем? – Влада выбралась из – под его ладони и удивленно заглянула в лицо.

– Подумалось. – Неопределенно ответил он, и мотнул головой, отгоняя прочь не прошенные и, к тому же, мешающие мысли.

– Перекусим и на боковую. Тем более, что и зима кончилась.

С рассветом они были уже на опушке леса. Остановились и, прячась за деревьями, долго всматривались в легкий туман, невесомо застывший над полем. И Влада разочарованно вздохнула.

Радогор скосил на нее удивленный взгляд.

– Ты что?

– Говорил, поле… А я то думала, оно гладкое, как блюдо.

– А разве не поле? Или что – то не так?

– Так тут и рощицы и кусты.

Не утерпев, Радогор засмеялся.

– Будет тебе и гладкое, как блюдо. Хотя и в поле кусты попадаются. Если повезет. А пока ешь, что дают, и не запрашивай больше того, что есть. К новому надо привыкать не спеша, с чувством.

Бэр стоял между ними и с тоской заглядывал в глаза и скорбно постанывал.

Радогор замер, устремив застывший взгляд за опушку, сразу став чужим и недоступным. Жеребец и тот стоял под ним не шелохнувшись.

– И спрятаться не где. – Прошептала Влада, с тревогой вглядываясь в, открывшиеся глазам, просторы. – Гоняй, как зайцев.

Радогор словно и не слышал ее слов.

– Наш приятель Ярл заждался. – Разжал он туго стиснутые зубы. – Все глаза проглядел. Переживает.

И, скрипнув кожей седла, повернулся к ней.

– Ты что – то сказала, Ладушка?

– Спрятаться негде. Голо кругом.

– А кустики? – Скучно ответил он. И проворчал. – Не тати, чтобы прятаться. И на пути впереди пусто.

Толкнул коня вперед и обернулся к бэру.

– Прощай, дружище.

Бэр взревел, запоздало рванулся за ним, пробежал сотню шагов и остановился.

– Зря приговорил. Сейчас переживать будет. – Снова проворчал Радогор. – Зверье ласку любит.

– А кто ее не любит? Может, возьмем, Радо?

– Куда? И спать ему скоро. Не уснет, озлобится, на людей бросаться будет

– Ягодка? – Лада даже представить себе не могла, что их добряк и лизун Ягодка может кого то обидеть.

– Зверь лесной, он и есть зверь, как бы не ластился. – Скупо ответил Радогор. И тут же спросил. – Чувствуешь, как поле пахнет? Совсем не так, как лес. От запахов голову обносит.

Влада закрутилась в седле

Дело шло уже к осени. Трава местами пожухла и выгорела, ощетинилась бурыми жесткими стеблями. Но все еще вокруг пестрело разноцветьем. Девичий взгляд без ошибки узнал знакомые цветы, но больше было тех, которые она не знала. И терпкий горьковатый запах защекотал ноздри.

Полюшко, поле. Полюшко, широко поле… Едут по полю герои….

Не очень весело пропел он и усмехнулся. Память заработала как… старая заезженная пластинка.

– И что бы не жить? Земли не впроворот. Хоть хлеб сей. Хоть скотину паси. А хочешь, и то и другое сразу. Так нет же! Душа просит побыстрей и все сразу.

Кому сказал? И сказал ли или только подумал?

Навис над лошадинной шеей, глядя в землю, прислушиваясь к себе. Казалось, что не один он, Радогор, двое разом в одной коже уместились. Толкаются, перебивают, мешают один другому. Так и хочется признаться, что башню раз и навсегда сорвало если не знакомые или добросовестно забытые слова на язык ползут. Но, если хорошенько подумать, так ли уж не понятные? И совсем уж чисто по жизни, кого тогда Лада любит? Ольха, Олега? На лицо раздвоение личности. Вопрос, на чьем лице?

– Забудь! – Забрался в мозг женский, ставший уже знакомым, голос. – Тебе не все равно? Сердце не обманешь. А ее тем более. Кроме Радогора ни кого не знает. И парнишка был, мягко говоря, не жилец на белом свете. А ты хоть и умер, а все равно живой. Да на тебе сейчас и раны больше суток не продержатся.

– Спасибо. Успокоила. – Криво усмехнулся Радогор ее словам. – Услышал и дышать стало, как бы, легче. Или типа того.

– Чем могу.

В голосе Мараны угадывалась явная досада.

– Олег ли Ольх, какая разница. Жив и хорошо. Княжну сомнениями не перепугай. – Голос стал озабоченным. – Промашка вышла. Ни как не думала, что память так быстро вернется. А так, жил бы и жил, горюшка не зная. Но не забирать же? Или забрать?

– Ну да, в темную держать. Балбес балбесом.

– Как бы не звался, ты – Радогор. И ни кто иной. А пришла к тебе, когда увидела, что тьма подбирается к твоему сознанию. Жажда мести готова истребить целый народ.

– Таскать, не перетаскать… Вспотеть боишься?

– Хочу, чтобы разум того парня, Олега, которого я подняла из чрева железного зверя, взял верх над мутным разумом Ольха.

– Ты что бормочешь, Радо? – Услышал он далекий голос Влады? – Опять упадешь.

Усилием воли отогнал наваждение и повернулся к ней. Как сквозь туман, увидел, что она зябко ежится. А в ее глазах угадывается озабоченность.