Предновогодье. Внутренние связи

Пробравшись в толпе, я сдала куртку в раздевалку и вдруг заметила огненную шевелюру, мелькнувшую у святого Списуила. Работая локтями, ринулась за Алессом, держа как ориентир рыжую макушку, направившуюся к южному коридору. Но парень, словно дразня, поднялся до третьего этажа и исчез. Неужели привиделся? Хотя о зрительных миражах Морковка не предупреждала.

Покрутившись по сторонам, я разочарованно развернулась и с разлету впечаталась в чей-то твердокаменный бок, оказавшийся боком профессора Вулфу.

— Папена? — спросил он удивленно. — Почему пропустили занятие?

— Плохо слышу, — прошепелявила я. — Галлюцинации после типуна.

— Пройдемте, — кивнул Альрик, приглашая следовать за ним. — За отсутствие вы заработали прогул, и типун — не оправдание.

Конечно, не оправдание, — согласилась молчаливо. Может, рискнуть и оправдаться учебниками, которые пронесла нагло мимо Монтеморта, а пес меня великодушно пропустил? Из двух зол я мгновенно выбрала меньшее — мое покаяние и порицание профессором.

Пройдя несколькими переходами и сделав большой крюк, мы очутились у сверхсекретного лабораторного крыла. Всю дорогу мужчина молчал, и я не лезла на рожон, прикрыв рот. Профессор открыл дверь, пропуская меня за стеклянную стену. Я оглядывалась и ждала, что из какой-нибудь двери выпрыгнет Лизбэт, но мы добрались до именной лаборатории Альрика без приключений и толп разъяренных ревнивиц. Войдя первым, он включил свет, и помещение залил приятный рассеянный свет.

— Присаживайтесь, — кивнул в неизвестность Альрик и удалился за матовую перегородку.

Я потопала к кушетке. Не успела взобраться, как мужчина появился в белом халате, застегивая на ходу пуговицы.

— Однако, — сказал, увидев меня на возвышении. — Генрих Генрихович предупредил, что нам придется периодически встречаться в неурочное время?

— Да, что-то такое говорил, — проворочала я языком.

— Значит, вы устроились в архив, — не то спросил, не то сказал Альрик. — Для чего?

— Надо.

— По понедельникам, средам и пятницам после занятий будете приходить в лабораторию на осмотры. Отпечаток вашего пальца сохранился в памяти запирающего устройства. Если дела и дальше пойдут удачно, через месяц получу долгожданный грант на новые исследования.

— А? — я не сразу сообразила о смене темы разговора.

— Повторяю, — сказал мужчина гораздо громче, — каждый осмотр займет не более четверти часа. Неудобно, что не взял в соавторы Евстигневу и Стопятнадцатого, но последняя работа — целиком и полностью моя заслуга.

— Какая заслуга? — я по-прежнему не могла сориентироваться в перепадах темы разговора.

— Вы о чем? — в свою очередь, спросил Альрик.

— О соавторстве.

Альрик посмотрел на меня как на умалишенную, а потом медленно, я бы даже сказала, с легкой угрозой в голосе спросил:

— Кто вам сказал?

— Вы сейчас и сказали.

— Точнее. Повторите дословно.

— Дословно вряд ли… "Я не взял Царицу и декана в соавторы, потому что заслужил грант".

Альрик оперся руками о кушетку и буквально залез в мое лицо, заставив отклониться назад:

— Вы и это знаете, Эва Карловна? Откуда?

— От вас только что.

— Я не говорил, — бросил отрывисто Альрик и задумался.

— А-а, — махнула я рукой. — Это слуховые галлюцинации, побочный эффект типуна. Морковка предупреждала.

— Да-да, — пробормотал мужчина, — побочный эффект. И как долго длится? Наконец-то смогу завершить серию опытов по материальному переносу одноклеточных.

— Вот видите! — воскликнула я. — Опять!

— Что опять? — нахмурился профессор.

— Вы сказали про одноклеточных.

— Я не говорил, — Альрик принялся тереть рукой подбородок, рассматривая меня словно подопытное одноклеточное и раздумывая, куда бы материально перенести, чтобы никто и никогда не нашел. — И как часто соскакиваю с разговора?

— Через каждое второе предложение, — разоткровенничалась я.

— У кого-нибудь наблюдались такие же симптомы?

— Наблюдались.

— Когда началась вторичная реакция от типуна?

— После обеда, на семинаре у Ромашки…у Ромашевичевского. Потом я ходила в библиотеку и ни с кем не общалась.

— Значит, вы променяли лекцию по теории символистики на посиделки с бульварным романчиком? — заключил Альрик ледяным голосом. — На следующей неделе проведу эксперименты на живой материи и не поставлю в известность Евстигневу.

— Вот опять! — поспешила я увести разговор со скользкой темы о предпочтениях.

— Что опять? — решил не поддаваться на провокацию Альрик. — Не увиливайте от вопроса.

— Вы хотите провести экспел… эксперл… опыт с материей и не скажете о нем Евстигневе.

Альрик схватил меня за локоть и сказал с угрозой:

— Послушайте, милая девочка! Не знаю, каким образом вы проделываете ваши фокусы, но будьте уверены, узнаю правду.

— Альрик Герцевич, согласна! — закивала я с горячностью. — Режьте, пилите, ройтесь, но найдите. Уши изнемогли выслушивать разные "хочу то" или "мечтаю об этом".

— Значит, вы считаете, будто окружающие делятся своими желаниями и мечтами? — мужчина внезапно сделался бесстрастным. Прирожденный ученый! Прочь эмоции, когда открытие на носу. Я даже залюбовалась профессором.

— Ничего не считаю. Мне мерещится.

— Ну, да. Мерещится, — взъерошил волосы Альрик. Достав из ящика стола блокнот с пером, он начал записывать.

— Альрик Герцевич, а сложно создавать раритеты?

— Почему вы спрашиваете? — отозвался он настороженно. — Как только решите, что говорю что-нибудь отличное от темы разговора, немедленно сообщайте.

— Хорошо, — кивнула я. — Спрашиваю из любопытства.

— Вы пропустили занятие, а на нем шла речь о создании вис-предметов кустарными способами и о причинах запрета правительства на нелегальное производство раритетов.

— Я бы точно больше половины не поняла, — пожалилась профессору. Пусть посочувствует.

Тут до Альрика, видимо, дошло, что если бы я слушала, как он распинался у доски более двух часов, то моя разбушевавшаяся фантазия вместо двух чайных ложек воображаемого бреда, услышанного в лаборатории, выдала бы целую бочку, а то и две. Профессор успокоился и, как мне показалось, облегченно выдохнул. Еще чуть-чуть, и простит игнорирование лекции с участием своей пресветлой персоны.