Предновогодние хлопоты

Лана первой нарушила молчание. Она высунула голову из проёма.

– Ну, чё там? Уже?

Максима охватила дрожь. Он отбросил трубу, согревая ладони дыханием, нагнулся к неподвижно лежащему Тельману.

– Редкостный же ты сучара, Эдик. Обосрался от страха, да? Я же сказал тебе бить, если что, – сказал он, не оборачиваясь к Эдику.

– А когда мне бить-то его было? Он же от твоего шикарного удара сразу вырубился, – вывернулся, хохотнув, Эдик.

Он отбросил кирпич и стал рядом с Максимом. Лана вышла из ниши.

– Он, чё копыта откинул или отключился? Блин, а курить, как охота. Пацаны, а это, кажется, «чурка» усатый, – с любопытством разглядывая лежащего, прогундосила она.

–Усатый «чурка» получил по тыкве от Макса придурка, – пробормотал Максим, опустился на колено и расстегнул дублёнку Тельмана. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака пузатый бумажник, открыл его и, достав из него стопку российских денег, присвистнул. Пустой бумажник полетел в снег, скомканные деньги перекочевали в карман джинсов; из другого кармана пиджака он извлёк пачку стодолларовых купюр, перетянутую резинкой. На мгновение застыв, ошарашенно разглядывая деньги, он порывисто вскинул руку с деньгами вверх.

– Yes! Неисчислимы милости твои, Господи. Наконец-то ты услышал мои молитвы, а этому хачу просто не повезло сегодня.

Сунув доллары в карман куртки, он споро обшарил все карманы, забрал сигареты и зажигалку, документы отшвырнул в сторону. Лана с Эдиком оцепенело наблюдали за его действиями. С тревогой озираясь, Эдик тихо пробормотал:

– Уходить надо, Макс.

– Тут ты, сучара, голову включаешь, – задумчиво разглядывая залитое кровью и покрывающееся снежинками лицо Тельмана, – сказал Максим и повернулся к товарищам спиной.

Ничего им не сказав, неожиданно быстрым и уверенным шагом он пошёл, но не к проспекту, где можно было остановить машину, а вглубь жилого массива. Эдик с Ланой, недоуменно переглянувшись, бросились его догонять. Догнав, пристроились за его спиной.

Максим шёл дворами, напряжённо наморщив лоб, колено не болело, он перестал почёсываться, ломка куда-то улетучилась. Но она никуда не делись – это было обманчивое состояние, возникшее оттого, что реле в голове переключило векторы его внутреннего эмоционального состояния, притушив ненадолго страдания.

Вид у него был сосредоточенный и спокойный, в голове лихорадочно прокручивались варианты дальнейших действий. Чувствительное реле самосохранения наркомана, подпитываемое вечным током подозрительности, страха и абсолютного безверия включилось, подавая ему тревожные, беспокоящие и усиливающиеся сигналы о какой-то будущей неминуемой опасности. В этот раз катализатором этого усиливающегося тревожного состояния были деньги в его карманах, они его несказанно радовали, но и «жгли», став источником беспокойства. Он прекрасно осознавал, что деньги, и при этом такие большие, вполне могут принести наркоману неприятные сюрпризы. Не в пример своим бестолковым и нечасто «включающих» головы подельников, он не утратил способности размышлять, делать выводы, принимать решения, иногда неожиданные и решительные, а сейчас был именно тот случай, когда нужно было принимать решение. Но возбуждение и сумбур в голове не давали ему прийти, а сопевшие за его спиной неразлучники Лана и Эдик нервировали, не давая сосредоточиться и начинали бесить.

После затянувшейся длительной полосы безденежья, полуголодной жизни, заставлявшей идти на криминальные подвиги, утомительных и мучительных рысканий в поисках наркотического зелья, высвечивался новый, благодатный вектор движения, обещавший при правильном раскладе и удачном стечении обстоятельств относительно длительный период благополучной жизни. Но сейчас ему требовалось остаться на время одному без своих беспокойных занудных коллег, чтобы успокоиться и обдумать ситуацию. Привыкший с ними не церемониться, он резко остановился. Оглядев заискивающе заглядывающих ему в лицо Эдика и Лану, он достал из кармана российские деньги, и протянул Эдику четыре купюры: две по пятьсот рублей и две сотенные.

– Назначаю тебя временно исполняющим обязанности командарма, поскольку Лана может быть только санитаркой. Задача наисложнейшая и ответственная: ловите «тачку» и едете до метро «Звёздной». Ждёте меня там, где автобусы на Колпино останавливаются. Там куча ночных магазинов. Жратвы какой-нибудь купите, сигарет, а я подкачу минут через двадцать.

Эдик ошарашенно заморгал глазами.

–Ты чё, Макс? Я в непонятках…

– Это твоё обычное состояние. Приказ начальника – закон для подчинённых, – произнёс Максим сухо.

Он потёр правый бок, чувствуя, как со спины, в него медленно просачиваются злые горячие щупальца, предвестники боли.

– Я понял, понял. А чего мы не вместе-то? – говорил Эдик, абсолютно не надеясь на правдивый ответ. Спросил на всякий случай, будучи совершенно уверенным, что Максима он теперь долго не увидит. Такую ситуацию он представлял себе совершенно реально, потому что сам бы поступил бы именно так: не моргнув глазом «кинул» бы товарищей, он привык так поступать. Он никому давно не верил, этому способствовала угарная жизнь наркомана и немалый стаж бесконтрольной, загульной жизни, искривлённая психика и окружение, в котором все беззастенчиво врали, кидали друг друга и обворовывали.

– Человеку иногда требуется остаться одному, говорили мудрецы, сейчас для меня наступил именно такой момент. Сказал расходимся, – значит расходимся. Не доставай меня, Эдичка. Ты же знаешь, что когда мне плохо, я и убить могу, а мне сейчас плохо, – Максим начинал заводиться.

Эдик это почувствовал, он хорошо знал взрывной норов Максима. Его затапливал приступ дичайшей злобы и зависти, но он, сдерживаясь, проныл фальшиво-угодливым тоном:

– Ну, хорошо, хорошо, понял, понял, подкинь сигарет, Макс.

Максим дал подельникам по сигарете, щёлкнул зажигалкой, пропищавшей «Когда Святые маршируют», закурил сам.

– Прикольная зажигалка, – хихикнула Лана.

Бросив быстрый взгляд на хорошо знакомый, не предвещавший ничего хорошего оскал Максима, она ничего не стала спрашивать: получить ещё один болезненный удар в плечо или в лицо не хотелось. Эдик же попытался, впрочем, безо всякой надежды на успех, ещё раз «пробить» Максима, хотя бы по-малому.

– Подкинь ещё пару рубликов. Продуктов побольше возьмём…

– Шакалишь. Сребролюбие – порок. Что ж ты такой пёсоголовый? Ты, чё в поход собрался, а рюкзак дома забыл? Перебьёшься. Банковать буду я, а ты должен мне хвостиком махать и благодарно поскуливать, – жёстко оборвал его Максим. – Ну, что стали? Валите! Всё, всё – разбегаемся. Место встречи изменить нельзя.

Эдик, потоптавшись на месте, попросил:

– Подкинь ещё пару сигарет.

– Купите. В пачке три сигареты осталось, – раздражённо бросил Максим, и не оборачиваясь, пошёл по заснеженному тротуару.