Предположительно

Детектив : Чисто ради любопытства, позвольте поинтересоваться, когда вы приехали в дом, вы не заметили ничего странного? Что-нибудь необычное?

Мелисса : Только Мэри. Она стояла в углу и просто смотрела на меня во все глаза. Я спросила, что случилось, а она ответила, что не знает.

Детектив : Почему вам показалось это странным?

Мелисса : Потому что вы не знаете Мэри. Она совсем не умеет врать.

— Боже, ты выросла красавицей. Ты совсем не похожа на свою мать.

Она здесь. Действительно стоит прямо передо мной. Я и забыла, что у Алиссы были ее глаза. Мне больно в них смотреть.

— Спасибо, — бормочу я.

Она подходит к дивану и плюхается на него. Я не шевелюсь. Мне слишком страшно сделать хоть что-то. Мне снились подобные сны. Они всегда оказывались кошмарами.

Мама называла миссис Ричардсон королевой красоты. Все из-за ее высокого роста, подтянутого тела, розовой кожи, больших голубых глаз и длинных коричневых волос. Мама всегда говорила, что у нее голливудская улыбка, но это никогда не было похоже на комплимент. Она любила носить самые разные цветастые платья, каблуки и краситься. Теперь эта женщина лишь поблекшая версия самой себя: у нее появилось пузико, волосы стали жидкими, а одета она была в джинсы и футболку. Ее потрескавшиеся губы даже гигиенической помады были лишены.

— Ну, тебе есть что сказать? — спрашивает она.

Я качаю головой.

— Хмм. Ходишь в школу?

— Вроде того.

— Не забываешь читать?

— Читаю каждый день.

Она не сводит с меня глаз. В моих воспоминаниях она была выше. Или, может, это я изменилась.

— О чем думаешь?

Она часто спрашивала меня об этом, когда я была маленькой. И всегда смеялась и начинала петь: «Мэри, Мэри, милый мой ягненок. Что же творится в твоей маленький головке?» И я всегда честно отвечала ей.

— Вы... вы никогда не навещали меня, — говорю я, прикусывая нижнюю губу.

Мама Алиссы наклоняет голову в сторону и хмурится.

— Повтори-ка.

Мои горло сковывает железными цепями, и я хочу спрятаться в глубинах своего подсознания. Даже спустя столько лет до сих пор не могу понять, как можно настолько бояться человека, но при этом отчаянно нуждаться в нем.

— Мама говорила, что вы... навестите меня. Когда все... закончится. Но вы этого не сделали.

Миссис Ричардсон наклоняет голову в другую сторону и долгое время молча изучает меня, будто я какая-то диковинная картина. Боже мой, как я могла такое ляпнуть! Ее реакция ясно дает понять, насколько глупо это было.

Из нее вырывается усталый смешок, и она вздыхает.

— Я убью твоего сына.

Она говорит об этом так, будто это общеизвестный факт. Должно быть, мне послышалось.

— Что?

— Судя по форме твоего живота, у тебя мальчик. Когда он родится, я его убью. Сначала удушу его таблетками, а потом буду бить, пока не останется ничего, кроме черно-синего месива. Тебе же придется заказывать маленький гробик, специально под его размер, потому что в массовой продаже их нет. У тебя будет недостаточно фотографий для похорон, потому что твой ребенок не успеет прожить достаточно долго. Он будет всего лишь трехмесячным малышом.

Меня вот-вот вырвет. Я чувствую это. Мои колени подгибаются, и я сажусь на пол.

— Так что, да. Я убью твое дитя, — говорит она. — И потом, когда меня посадят, ты придешь навестить меня?

Я в замешательстве. Сначала все мои мысли сконцентрированы на том, что Боб — мальчик. Прекрасный маленький мальчик! Тед будет в восторге, он всегда хотел мальчика. Но затем гнев берет надо мной верх. Чувствую, как эта обжигающая субстанция ползет вверх по моему горлу, затрудняя дыхание и затуманивая мои мысли. Я хочу лишь исполосовать ее лицо, снести столом ей голову, заколоть ручкой и переехать машиной. Одна мысль о том, что она может причинить вред моему ребенку, доводит меня до этого. Мои руки сжимаются в кулак.

Ухмылка растекается по ее лицу.

— Ага. Вряд ли.

Как она может так шутить? Как у меня могут быть такие мысли? Я любила эту женщину больше собственной матери. Хотела, чтобы эта женщина стала моей матерью. Почему она так жестока ко мне? Все из-за Алиссы? Но она не знает всей правды.

Я дышу через нос, стараясь успокоиться, пока миссис достает пачку сигарет и зажигалку из кармана пальто. Она никогда прежде не курила. Странно видеть ее такой. Она похожа на наркоманку в ремиссии. Женщины в детской тюрьме выглядели лучше. Закуривает сигарету, медленно выпуская дым в потолок.

— Это ты убила Алиссу? — спрашивает она, не в силах смотреть на меня.

Я чувствую всю тяжесть этого вопроса, который годами неподъемным весом таился у нее в голове. Голос изнеможденный. Это незнание слишком долго терзало ее. И я не хочу ей врать. Правда, не хочу.

— Нет.

Она вздыхает, и все ее тело расслабляется.

— Никогда не верила, что это сделала ты.

Комната замирает. В доме абсолютная тишина. Вы могли бы услышать детей, играющих на улице. Она снова затягивается сигаретой, потирая руку.

— Зачем ты взяла вину на себя? — она все еще не смотрит на меня, когда этот вопрос слетает с ее губ.

— Я не брала. Я просто промолчала.

— Верно. Почему ты не рассказала мне правду?

— Я... я... я думала, что вы мне не поверите.

— С чего ты это взяла?

— Кролик.

— Что-что?

— Хрустальный кролик, — выдавливаю из себя я. — Помните, я любила играть с ним, а вы мне всегда велели положить его на место. Затем вы нашли его осколки, но я его не разбивала. Вы сказали мне тогда, что никто не любит лжецов.

Лицо миссис Ричардсон становится мрачнее тучи.

— Мэри, это две абсолютно не сопоставимые ситуации.

Я прикусываю язык. За считанные минуты уже дважды успела выставить себя перед ней дурой.

— Я понимаю это... теперь.

Она моргает и стряхивает пепел на ковер.

— Я все время забываю, какой маленькой ты была тогда. Совсем ребенком, — бормочет она, облизывая губы. Она снова потирает руки, будто ей холодно, и мне хочется отдать ей свою толстовку.

— У тебя просто была такая... старая душа. Это было видно в твоих глазах, — продолжает она. — И то, как ты заботилась о своей маме, когда она даже не подозревала об этом. Это не имело никакого смысла.