Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Предпоследняя правда
Шрифт:

Может быть, мне кажется, что у них была такая бессобытийная, не драматичная жизнь, я все-таки смотрела на их жизнь со стороны, ребенком? Может быть, внутри их жизни кипели страсти?

Не думаю. Папа… мне кажется, что он всю жизнь любил тетю Фиру. Я почти уверена, что так и было, — ее невозможно не любить, когда она входила в комнату, как будто зажигался свет.

Любил, и что? Что было — роман, развод? НИЧЕГО, просто любил, а у них с мамой была прекрасная семья.

Самый большой в жизни успех — защита докторской диссертации, самое большое в жизни разочарование — ненаписанная кандидатская, единственный в жизни роман —

неосуществленный, самое дерзкое сопротивление системе — рассказать сыну, что он еврей. Дядя Илюша зачитывал нам с Левой куски из запрещенной тогда «Истории евреев» Рота, а тетя Фира возмущалась — только евреев детям не хватало для полного счастья!

Как нас учили? Цепочка событий в фильме состоит из 30–50 событий, длина события 3–5 страниц сценария. Событие — это часть истории, где происходит видимое изменение жизненной ситуации. Но у них не было ВИДИМЫХ изменений! Дядя Илюша все куда-то рвался… Он, как Николай Ростов — Толстой его описывает словами «стремительность и восторженность», — создан для радости, для легкости бытия, а не для НИИ. Представляете Николая Ростова в НИИ? В Котлотурбинном институте ему было бы страшней, чем в Шенграбенском сражении… Дядя Илюша то увлекался историей евреев, то самиздат читал, то вдруг захотел уехать, — и что? Ничего. Жизнь была какая-то маленькая — работа-прописка-жилплощадь, на таком материале сериал не придумаешь — ничего не происходит, просто живут.

Трифонов, писатель городской интеллигенции, в сущности, певец жизни моих родителей, — какие у него события? Обмен квартиры, вялый роман с сослуживицей, а хоть бы и не начинался, в командировку нужно ехать, болеет мать… Никакой драматургии, а жизнь как на ладони. Трифонов все про них написал, и больше ничего нет.

Я… выглядит так, будто я считаю их жизнь скучной. Нет. У каждой жизни есть приметы времени. Примета их времени — то, что ничего не происходит.

Только что позвонил редактор из студии АВС. Сказал: «Хорошо бы про диссидентов в психушках и другие ужасы эпохи застоя, когда нельзя было говорить то, что думаешь». Редактору лет тридцать.

Получается, что опять нельзя говорить то, что думаешь! Если не показать «ужасы застоя», обвинят в том, что я идеализирую брежневский застой, что мне в том времени тепло, сытно, уютно, что мне нравятся диссиденты в психушках, антисемитизм, и я есть предатель идеалов демократии. Но мои родители и Резники были не диссиденты, они были — профессор матмеха, начальник отдела, инженер и завуч в моей школе, и в их жизни не было «ужасов»… Были — рамки, и если они держались в этих рамках, то с ними обращались по правилам…В конце концов, я же не претендую на ПОСЛЕДНЮЮ правду, у каждого своя правда.

У них были не события, а разговоры. Атмосфера.

Нет у меня для них событий на сериал!

Мои родители и Резники не бросали все, не становились миллионерами, не разорялись, не получали наследство из-за границы, у них на глазах не расстреливали друзей… Чего еще у них не было? У них не появлялись из небытия неведомые отцы.

В общем, так. Если они хотят интеллигентное ретро всерьез, так лучше снять полный метр по Трифонову. А не сериал.

1977 год

Жизнь как многосерийный телефильм

— Это просто какой-то многосерийный телефильм! «Тени исчезают

в полдень», понимаешь… или, как там его… «Вечный зов»! Не было, не было, и вдруг — здрасьте, я ваша тетя! Ты что думаешь, что я, в моем положении!.. Я номенклатурный работник, первый секретарь Петроградского райкома! Я… ты понимаешь, что есть мнение рассмотреть мою кандидатуру, — Андрей Петрович понизил голос, — на зампреда Горисполкома?..

Андрей Петрович неопределенно взглянул за окно, потом на потолок и прошептал:

— Ты понимаешь, что за мной ведется наблюдение? Ты соображаешь, ЧЬЯ она дочь? Это же просто… ирония судьбы!

13 января в Старый новый год по телевизору всегда показывали «Зигзаг удачи», а в этом году показывали «Иронию судьбы». Премьера фильма была в прошлом году, 76-м. Теперь этот фильм будут повторять каждый год в новогодние праздники.

— Послушайте, ну вы хоть что-нибудь понимаете? — сказала Надя.

— Все, безусловно… — ответил Женя.

— Где вы находитесь, по-вашему?..

— Я у себя дома нахожусь, Третья улица Строителей, дом 25… — сказал Женя.

— Нет, это я живу Третья улица Строителей, дом 25, квартира 12… — сказала Надя.

Андрей Петрович одобрительно хмыкнул:

— Нам нужно именно такое искусство, которое… которое…

— …которое объединяет людей, рождает общенародные традиции, — помогла Ольга Алексеевна.

— Прямо в точку, — похвалил Андрей Петрович.

Андрей Петрович и Ольга Алексеевна лежали в постели — они всегда засыпали под телевизор, иногда Ольга Алексеевна в полусне вставала выключала, а иногда ночью просыпалась, и перед ней мерцала картинка.

В квартире было два телевизора, что поражало всех пришедших в гости, всех «неноменклатурных» гостей, — два телевизора! В гостиной «Сони», в спальне маленький «Панасоник». «Не потому что мы, как какие-нибудь торговые работники, ни в чем не знаем меры, — объясняла Ольга Алексеевна. — В гостиной положено иметь телевизор для всей семьи, а в спальне телевизор, потому что Андрею Петровичу нужно быть в курсе последних новостей, как только он проснется».

Ольга Алексеевна никогда за глаза не называла мужа «Андрей» или «Андрюша», только «Андрей Петрович». И он никогда не говорил о жене «Оля», только «Ольга Алексеевна» или «моя супруга Ольга Алексеевна». Гости, что бывали в доме, услышав, как супруги обращаются друг к другу за праздничным столом: «Ольга Алексеевна, подавай чай» или «Андрей Петрович, помоги мне принести горячее», — удивлялись, что это, партийная привычка, особое почтение друг к другу, а может быть, в их положении принято так официально?

Никто и представить себе не мог, какая сочилась сладость, когда в доме не было чужих. Наедине и при дочках они обращались друг к другу «Андрюшонок» и «Олюшонок», а девочки называли их «мусик» и «пусик». «Мама» и «папа» никогда не звучали в доме, только «мусик» и «пусик» или «мусечка» и «пусечка».

Андрей Петрович ворочался, пристраивая живот, раздраженно отгоняя ежевечернюю мысль «надо бы начать делать зарядку» и тут же заменяя ее на другую, спасительную мысль «надо было брать югославский гарнитур, там кровать шире».

Поделиться с друзьями: