Председатель

Еще какая дурацкая, я помню на военной кафедре нам даже специальный подрывной комплект показывали — продолговатые заряды взрывчатки и зажигательная мина-поплавок. Из зарядов собирается рамка, ставится на резервуар, поплавок кладется рядом, метрах в пяти. Как сработает взрыватель и заряд пробьет стенку — из прямоугольной дыры начинает хлестать нефть, поток подхватывает мину и через несколько минут она поджигает черное золото. И привет, по всему хранилищу растекается море огня, самое то, что снарядам нужно. И пусть до подрывных комплектов еще лет пятьдесят, но ведь немцы не дураки, вполне могут обойтись подручными средствами, ради такого дела даже агента не жалко потерять.

Выслушав все это, маленький генерал вытащил из нагрудного кармана записную книжку и черкнул в ней пару строк. А потом докончил рассказ про военную промышленность, с драматическими подробностями секвестра Путиловского завода год назад. Понятное дело, что думцы и Особое совещание слишком политизировали вопрос, но отстраненное руководство тоже красавцы — сдали дела, оставив на текущем счету завода всего сто тридцать пять рублей, а наличными в кассе вообще рубль с копейками. И это за пять дней до выплаты двух миллионов заработной платы и четырех миллионов расчета по поставкам. Частные закидоны, как обычно, оплатило государство, перечислив заводу десять миллионов рублей.

Рассказал Лавр и про организацию Ванкова, и про Земгор, посетовав, что слишком много тырят, и даже похвалил нас за контроль над ковровским заводом.

— Как думаешь, Лавр Максимович, долго еще война протянется?

— Полагаю, где-то год. У немцев сейчас тяжело, вряд ли они дольше выдержат.

А потом инициативу перехватил Савинков и два профессионала надолго выпали из мира. Болдырев помнил “дело Бадрова” и другие случаи, когда наша информация сильно ему помогала и вот, наконец, дорвался до общения с самим Борисом. А я подкинул им идейку рельсовой войны — фронт будет неизбежно деградировать, слишком уж сильное потрясение вызвало падение монархии. Вон, казаки уже зашевелились, упирая на то, что у них с царем была “личная уния”, а теперь они совсем вольные люди.

Так что надо думать, как немцев не пустить дальше, иначе не расхлебаем. Охранять все дороги невозможно, а перебить рельс большой заряд не нужен. Опять же, угольные мины в паровозные топки. И клинья на рельсы. И группы в лесах, и налеты по ночам на штабы и тыловиков. Подполье наше в оккупированных губерниях имеется, осталось сформировать и поднатаскать группы, только не отдавать на откуп в армии и корпуса — у военных сейчас несколько странные представления о партизанстве. Перебросить туда сахалинских боевиков, они сейчас в самой силе, да и те, кто помоложе, успели опыта набраться на каждом километре, на Балканах и по всему миру.

Оставил Лавра с Борисом делиться опытом, попрощался с Машей, с младшими Болдыревыми — и к Губанову. Не один, разумеется, авто с охраной, все дела. И вот у Савелия я в очередной раз обалдел. Он с местными занимался созданием Всероссийского продовольственного комитета, в чем ему помогали двое молодых ребят из эсеров — Николай Кондратьев и Питирим Сорокин. И если первая фамилия никаких ассоциаций поначалу не вызвала, то вот второе имя… Сорокин с теорией социальной мобильности нам очень пригодится. А там и Кондратьева вспомнил, и названные его именем экономические циклы и то, что он был разработчиком новой экономической политики. Так что Губанову я прямо сказал — ни в коем случае этих двоих не упускать.

На следующий день из Швеции приехал Чернов и мы наконец собрались почти всем Исполкомом, набежало и рабочих, и соратников по Совету. Причем впервые меня представили собравшимся как товарища Большева. Нет, многие и так уже знали, но кое для кого это стало новостью.

Настроение у собравшихся было весьма приподнятое и даже шапкозакидательское. Ну и пошла рубка-колка. Несмотря на мрак в городе, эйфория захлестывала — как же, вековечный враг повержен, — и первым делом пришлось ее гасить, чтобы в угаре не наломать дров.

— Товарищи, я понимаю, у нас большая радость, наконец-то свергнут царизм, но впереди, до созыва Учредительного собрания, очень сложный период. Нам нужно будет пройти по кромке — не дать укрепиться во власти кадетам, и самим не свалиться в революционный экстаз.

— Это что за экстаз такой? — спросил пожилой рабочий, как оказалось, представитель от Выборгского района.

— А это когда революционные массы на волне революционного воодушевления врываются куда угодно и устраивают революционный самосуд.

— Если вы про императрицу, то поделом ей.

— А мальчику? — спокойно спросил Губанов.

И этот негромкий вопрос сбил волну. Заерзали, несколько человек потупили глаза, но нашелся один, возразил.

— Нечего с ними церемонится! Еще бы Николашку так!

— То есть, вы считаете, что в порядке вещей убивать без суда?

— Правильно, суд нужен! — поддержал Носарь.

Идея суда над царской фамилией, как ни странно, сработала. Уж больно очевидны были выгоды — раскрыть сущность самодержавия, показать всему миру нашу гуманность и так далее. Вплоть до того, что отпустить гражданина Романова в Европу. Естественно, в обмен на царские капиталы за границей. Но стремление раскручивать революционный маховик и тяга к мировой революции никуда не делись. Пришлось напоминать, какими усилиями дался сегодняшний день и что самые ярые радетели мировой революции даже приблизительно не знают, сколько у нас сторонников в Германии, Англии, Франции… Так что никакого форсирования, ни вовне, ни внутри. Медленно, обеспечивая каждый шаг, спускаемся с горы…

Судя по репликам, у нас в Исполкоме может появится левацкий уклон, и специально для его потенциальных участников пришлось напоминать выработанное в Швеции.

Никакой мировой революции. Даже никакой пролетарской революции без должной подготовки. И никакого коммунизма на следующий день после ее победы. Люди и к социализму-то не очень готовы. Вон, после двадцати лет относительно сытой жизни в артелях все равно нет-нет, да и вылезет кулацкая морда. А уж вне артелей… жуткая, необоримая крестьянская жадность, когда за медную полушку готовы рвать глотки. Разгромы усадеб идут, и если чего утащить не могут, то жгут или портят. Локомобили разбирают и растаскивают, хотя казалось бы — зачем? Ан нет, пусть не работает, зато вот железка теперь моя, в хозяйстве пригодится. Вот что менять надо, всю социальную мораль, вот где настоящая революция нужна… А вы в коммунизм завтра собрались.

Так что первым решением Исполкома стало поручение Чернову срочно активировать эсеровские ячейки в деревне и направлять черный передел в нужное русло. А дальше пошло почти по “Апрельским тезисам”, разве что с поправками.

Вся власть Учредительному собранию, скорейшие выборы, единый список кандидатов от Союза Труда.

По всей стране назначить и разослать инструкторов, создавать Советы. Везде, особенно на национальных окраинах, объяснять, что местный Совет это лучше, чем местная автономия, а то растащат на кусочки.

После созыва Учредительного собрания — переход к республике Советов как власти рабочих и крестьян. Для обеспечения этого создание своих отрядов везде, где только можно — в идеале каждый Совет должен иметь под рукой вооруженную силу. Особенно здесь, в столице, тем более что среди запасных изрядно именно питерских рабочих.

Революционное пораженчество — войну прекратить, германца не пущать, революцию защищать, истинный мир без свержения власти капиталистов невозможен.

Ситуативный союз с временными, подготовка аграрной реформы по эсеровской модели.