Предсказание

– Завтра? – Ольга помрачнела. – Почему не сегодня? Ему деньги что, не нужны? Скажи: если сегодня – я вдвое заплачу.

– Деньги… думаю, он не откажется, – Сергей почесал в затылке. – Только он ведь совсем старый, лет под сто, наверное. А у стариков, как известно, свои причуды. Шлиман говорил про Агасфера: он здорово помнит прошлое, что называется, в мельчайших деталях, а вот что делал минуту назад, забывает. Может, нам самого дождаться? Но я перезвоню обязательно.

– Пустое, – Ольга откинулась в кресле.

В комнате сделалось совсем темно.

– Я бы еще хотел поговорить о повторяющихся именах. У Шлимана есть кой-какие соображения на этот счет, мы могли бы…

Пустое, – повторила за Ольгу ночь, – пустое. Идите домой, Сереженька. Завтра вы нужны мне в добром здравии.

Глава 19

Как зачарованный, Сергей Сергеевич вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь, словно опасаясь, как бы скопившаяся в Ольгиной норе мгла не заполнила здание. В приемной никого не было, и он, минуя охрану, вышел на улицу.

Было тепло, но в воздухе уже ощущалась осень. Звук запутавшегося в ветвях ясеня ветра сообщал, что большинство листьев на дереве начинают засыхать, теряя свой сок, как теряет кровь истомленная ночным вампиром жертва.

Безумие осени, подобно безумию умирающего, в последние моменты жизни пускающего на ветер все свое золото, приводило Сергея в трепет. Какое-то время он шел вдоль канала Грибоедова, любуясь черной водой. Белые фонари создавали вокруг себя нечто вроде островков света. Кроны деревьев, попавшие в эти пятна, превращались в изумрудные и золотые россыпи. Дверь одного из подъездов открылась, и оттуда выскочил белый и, казалось, источающий свет пудель. Сергей невольно засмотрелся на веселое грациозное создание. Мимо него пронеслась машина Ольги. Каждый раз, наблюдая ее молниеносные старты и гонки, он удивлялся, отчего предприимчивая начальница не додумалась поставить себе на крышу машины мигалку.

Он подумал об Ольге, и настроение заметно упало. Прямо на его глазах разваливался мир, в строительстве которого он принимал посильное участие. Дан сдавала. Если так пойдет, то никакой современной мистической серии, никаких переработанных с учетом современных карт космоса эфемерид, – ничего не будет.

Сергей поморщился. По-любому, Ольгу следовало вытаскивать. Знать бы, как, где, каким образом?

Легко сказать – вытаскивать, когда она не знает даже о пророческой избранности Дан. И вообще, можно ли считать пророчеством одну лишь сомнительную строчку: «И будет им Дан»? Глупость какая-то, дурная шутка великого просветителя. И все же, раз она будоражит ум, значит, не лишена молекул реальности и имеет право на существование в этом мире.

Канал Грибоедова приобрел таинственный фосфорный оттенок и, светясь, тёк себе в понятном только ему направлении. Сергей поднял голову и увидел, что гнилостный свет его достиг Спаса на крови, и тот, восприняв призрачное посвящение, наполнился им, как вампир-луна напитывается солнечным светом, чтобы затем отражать его.

«Бежать, бежать, – зудел внутренний голос. – К черту на рога из этого проклятого и прекрасного города, круга ада, расколотого зеркала мироздания. Бежать!»

– Куда? – спросил он сам себя и не услышал ответа. Точнее, ответ был в нем, но не особенно рвался наружу. – Так ведь бежал уж, все равно от судьбы не уйдешь. Тем более, от судьбы алхимика, оттого, что заготовил себе в одной из прошлых инкарнаций, от святой цели, от Грааля, от короны Вселенной…

Сергей замотал головой, отгоняя видение, но оно пришло к нему, повторившись в жидком зеркале отраженной луны или в луне подлинной.

Видение это было знанием, великим и щедрым потоком, с которым величайшие святые и алхимики соединялись, становясь единым целым, духовной единицей или знаком бесконечности.

Мир всегда делился на тех, кто творил свою судьбу, выплавляя в тигле вечности бессмертную сущность, и тех, кто был лишь строительным материалом вечности, чем-то заполняющим бреши. Истинные от рождения к рождению, складывали драгоценную мозаику своей судьбы, творя великое полотно жизни, поэму, выписанную рунами Одина и золотыми буквами Соломона.

Смерть была неизбежна, но неизбежным было и рождение, идущее за смертью как восход за ночью. Алхимики духа сражались с ночью и смертью за право жить.

Потому что было понятно с самого начала: чем величественнее цель, тем труднее достичь ее в течение всего одной смертной жизни.

Поэтому алхимики рождались снова и снова, продолжая свое дело.

Смерть блокировала память. Алхимики создали хранителей, в обязанности которых входило отыскивать истинных и помогать им вспомнить себя. Не обучать, не настаивать, а лишь вспомнить и почувствовать. Некоторые из них пробуждались, не дождавшись хранителей, а бывало, что и не просыпались вовсе, иные жертвовали несколькими воплощениями, чтобы просто отдохнуть и набраться сил.

Когда Шлиман нашел Сергея, тот был обыкновенным инженером-конструктором, человеком по-своему одаренным и бесконечно одиноким. С тех пор Сергей сделался еще более замкнутым и нелюдимым, но зато само чувство одиночество было им утрачено раз и навсегда.

Следуя правилу хранителя, Шлиман не объяснял, не раскрывал тайны, а просто в один прекрасный день, положил перед новым приятелем репродукцию гравюры XIV века с изображением города алхимиков Праги, вызвавшей в сердце инженера сладкую боль и наполнившей его сны картинами прошлого.

А затем Шлиману оставалось ждать и наблюдать за тем, как Сергей будет биться головой о стену, разделяющую его и средневековый замок. Пока из сумятицы не появилась линия, – тонкая, но верная тропка, которая и привела его к нему же самому.

В старую добрую Прагу, в осаждаемую инквизицией цитадель истины, последнее пристанище для ищущих и истинных, бесов пир для шарлатанов. К алхимику алхимиков, императору Рудольфу, над чьим пылающим горном раскинул крыла двуглавый орел Габсбургов. Туда, где он уже жил когда-то, как бы растворившись в сиянии науки наук, под покровительством короля адептов и адепта из королей.

Сергей не сразу сумел восстановить в памяти свое имя, оно забылось, стерлось, как мало стоящая информация, чаще он вспоминал мощеные булыжниками улочки, храмы, толстенькую, приземистую башню императора, которая в час заката, словно раскалялась, краснея как тигль. Он помнил церковь у своего дома, но о самом доме почти что не осталось никаких воспоминаний, зато в память врезалась личная лаборатория императора, потайные ходы в замке, места их нечастых встреч.

Но Сергей и не думал унывать по этому поводу, рассудив, что и тогда вряд ли уделял какое-нибудь внимание своему дому, так же как и любому другому отвлеченному от его цели понятию и предмету.

Самое главное, что он вспомнил цель и представлял путь.

Случай с Сергеем был поистине уникальным, так как через рекордно короткое время молодой человек уже сам рассказывал хранителю историю своей «вечной» жизни.

«Вечными» они называли себя авансом, так как большей частью сосредотачивали свои поиски либо на получении философского камня – удел ученых алхимиков, либо на нахождении чаши Грааля – путь рыцарей, что в равной степени сулило бессмертие. И только немногие, выдвигали сразу две цели: бессмертие и власть, тратя силы на поиски Копья Власти, которым в свое время был убит Спаситель на Голгофе.