Предсказанная

— Тебе так не идет.

— Зато удобно…

— Ну, дело твое.

— Да уж не твое…

Так, слово за слово, тихо нашипев друг на друга, и добрались до пещеры. Анна сама не понимала, отчего же злится. Просто раздражало навязчивое внимание, какие-то мелкие замечания, которые девушка воспринимала непрошеными советами и нелестными оценками, злила спокойная уверенность в своем праве, с которым Вадим брал ее за руку или придерживал за локоть. И покорное терпение, с которым он реагировал на все ее капризы, тоже раздражало.

Несколько раз по дороге Анна замечала, что Софья прислушивается к их перебранкам, бросает короткие острые взгляды. Девушке казалось, что новообретенная подруга ей сочувствует. Хотелось поговорить с женщиной по душам, пооткровенничать в тихом углу, услышать какой-нибудь совет. Но сейчас для этого нужно было выгнать Гьял-лиэ, а его Анне было жалко. Замученный до крайности владетель неподвижно сидел у стены, глядя перед собой. После минутного колебания Анна решила, что он задремал с открытыми глазами и не будет подслушивать, пододвинулась к Софье вплотную.

— Слушай, ты сколько с Флейтистом живешь уже? — шепотом спросила она.

— Примерно пять лет, а что? Совета хочешь, да? — улыбнулась Софья.

— Ты опять мысли читаешь…

— Да у тебя на лице все написано. Ладно, спрашивай, что хотела.

— Я его видеть не могу, — призналась Анна. — Вот вроде все так здорово было, настоящий, единственный. А теперь хоть вешайся. Не могу-у… И сама не знаю, почему. Ну ничего ж такого, а?

— Ты сама его выбрала?

— Не-а…

— Так что ж теперь удивляешься, милая? Тебе подсунули того, с кем хлопот меньше, прекрасный да похожий, родной такой весь из себя. Копию твою, только в штанах.

— Ну, это ж здорово? Идеал, наверное?

— Что ж тебе таки не нравится? — женщина усмехнулась.

— Ничего не нравится…

— Вот тебе и весь идеал.

Анна не стала спрашивать, что ей делать. Софья ее здорово запутала. Лет десять подряд девушка мечтала встретить свое точное подобие. Такого, чтоб не нужно было ничего объяснять, понимать с трудом, путаться в словах и скрытых желаниях. Мечта исполнилась — и что же? Уже казалось, что мечты-то и вовсе не было. Так, какие-то непонятные ей самой идеи о том, как здорово было бы, если… Сейчас на роль мечты годился кто-нибудь вроде Флейтиста: сильный, надежный и умеющий все то, что сама она не умеет. Короче говоря — другой. Не настолько, чтобы быть чужим, но — чтобы можно было действовать вместе, не превращая дело в движение Тяни-Толкая по прямой в заданном направлении.

Было очень стыдно. Наверное, нужно было объяснить все это Вадиму — что ничего не получится, что сходство оказалось только приманкой, сыром в мышеловке обряда, затеянного Серебряным. Только девушка не представляла, как об это можно сказать вслух. Не хотела она ему делать больно. Отказать, решительно и бесповоротно — «ты больше не мой парень, асталависта, беби» — она не могла. Слишком хорошо представляла, что из этого выйдет: боль, отчаяние, недоумение…и все это ни за что. Не по вине, а по капризу — так получалось.

— Не мучайся, — сказала Софья. — Выберемся, разберетесь. Или разбежитесь. Как уж сложится…

— Не хочу ждать! — страстно зашептала Анна. — Не могу я делать вид, что все хорошо. И сказать не могу, и терпеть не могу. Ну, не знаю я, как это все… Не умею я, понимаешь? Не хочу, чтоб трогал, чтоб смотрел… не могу.

— Не время сейчас, девочка. Выбраться нам надо. Не можешь — ой, ну найди себе защитника, вон остроухий сидит, он ведь с радостью поможет…

— Хм. Он же это… шовинист. Люди отдельно, они отдельно?

— Трепло он, — цыкнула зубом Софья. — Ему просто повод нужен был, чтоб к Флейтисту прицепиться. А на тебя уже все глаза проглядел. И уши насторожил, мы о своем, о девичьем, а он слушает…

— Очередное ложное обвинение, — немедленно откликнулся Гьял-лиэ. — Не я вас слушаю, а мне вас слышно. Меня же ваши разговоры не касаются, ибо беседа двух женщин осмысленной быть не может.

— Удод, — сказала Анна, кинув в него мелким камушком. — Мужская шовинистическая свинья, как говорят в Америке.

Серебряный поймал камушек, подкинул и вновь поймал на ладонь. Морда у владетеля была лукавая и вполне бодрая. То ли отдохнул, то ли вдохновился подслушанным. Но кинуть обратно кусочек гранита не успел — вернулись разведчики.

— По пустыне идти невозможно, — сразу заявил Флейтист. — У нас нет емкостей для воды, а потому предприятие заранее обречено на неудачу. Мы попробовали забраться повыше, и, судя по всему, горы окружают Кладбище стеной. Подниматься на них без альпинистского снаряжения и навыка — верная гибель. Но есть и хорошая новость. Некоторые из обследованных пещер тянутся в глубь гор. В двух мы нашли источники воды. Имеет смысл попробовать пройти через туннели.

— А куда мы выйдем? — спросила Анна.

— Не имею ни малейшего понятия, — развел руками Флейтист. — Однако, и здесь дожидаться нечего. Сидя на месте, мы не найдем ничего. Вы отдохнули?

— Вполне, — кивнула Софья. — Можем идти, милый.

— Мы пойдем вдоль стены, делая привалы в пещерах. Если здесь есть ночь, то наутро свернем в ближайший пригодный туннель. Мне хотелось бы отойти подальше от того прохода, через который мы сюда попали, — пояснил предводитель.

Анна не поняла, зачем все это было нужно, но решила не спорить. Отойти так отойти, подальше — так подальше. Флейтист знал, что и зачем делает. Она повесила ботинки на шею, подвернула джинсы и отправилась в путь. Куртка мешала, в ней было жарко и неудобно, но снимать ее Флейтист запретил.

— У тебя светлая кожа, ты обгоришь очень быстро. Через пару часов не сможешь идти, — объяснил он. — Расстегни, чтобы не было так жарко.

Шли долго, сделали два привала. Вода — чтобы умыться и напиться, полить на голову. Пещерки — отдохнуть в тени и сырой прохладе. И вновь путь: по щиколотку в пепле, словно в дорогом персидском ковре. Анне было страшно любопытно, что же здесь такое погорело, что пространство оказалось усыпано мегатоннами однообразного жирного праха. На уголь он похож не был — гораздо мягче, на сигаретный пепел — тем более. Анна зачерпнула горсть. Крупинки размером с булавочную головку легко растирались в пальцах, пачкая их сажей.

Никакой ночи здесь не ожидалось. По ощущению Анны, шли уже часа три или четыре, а светила так и торчали на своих местах. Четыре проклятых прожектора. Девушка сделала глупость, о последствиях которой ее никто не предупредил — сразу после умывания выходила из пещеры, и теперь лицо горело, словно ошпаренное кипятком. Челка защищала только лоб и глаза, но все остальное — нос, щеки, подбородок покраснели, кожа натянулась, как пергамент. Софье с ее природным смугловатым цветом лица приходилось проще.