Предвестник

Каэл не переставал улыбаться. В темноте никто не видел, как он рад. Он мог

улыбаться, сколько хотел, и никто не узнал бы.

Вскоре его урчащий живот отправил его прочь от толпы на поиски ужина. Все в

караване разделялись между кострами для еды и сна. Он был с младшей группой на краю

лагеря. Этой ночью они спали под ветвями старого дуба, что могло спасти от дождя, но в

корнях могла обнаружиться семья пауков.

Килэй сидела одна у огня, двигала кинжалом по кусочку березы. Он сверился с

поясом и понял, что она опять забрала у него кинжал.

– Не стоит брать вещи, что не принадлежат тебе, - сказал он и заглянул в котелок на

огне. Было пусто.

– Тогда не держи кинжал на поясе, - парировала она. Она взяла сверток и протянула

ему. – Это тоже не мое, но я подумала, что ты будешь голоден. Конечно, я могу все

вернуть, если твоя совесть не позволит это есть.

Он забрал сверток, игнорируя ее ухмылку, пока он садился рядом с ней.

– Как ты пробралась на кухню мимо Горацио?

– Я дождалась, пока он уйдет, конечно. Я хотела просто поздороваться, но ты был…

таким сосредоточенным, я не хотела тебя беспокоить.

Он жевал сухое мясо и подумал, что ослышался.

– Ты была там, пока я работал?

Она кивнула.

Это пугало. Места на кухне было мало, и Каэл не видел, чтобы она там проходила.

– Клянусь, я слышу, как у тебя работают шестеренки в голове, - сказала Килэй, и он

понял, что она смотрела на него с улыбкой. – Сдавайся, ты никогда не угадаешь.

Он не собирался сдаваться, ее насмешки только усилили его желание узнать ее

секрет. Но он притворился, что сдается, чтобы дожевать мясо. На дне сумки было яблоко,

кусочек хлеба и немного сыра.

Он убедился, что вокруг нет никого, и возмутился:

– Не нужно было так делать, - сказал он, подняв сыр. – Горацио говорит, что у нас

заканчиваются припасы.

– Ладно тебе, - пробормотала она, впиваясь кинжалом в сучок на куске дерева. Она

сосредоточенно хмурилась. – Он найдет больше. И они тебя недооценивают. Ты заслужил

целую телегу сыра.

Каэл знал, что торговцы обманывают его. Чэни говорил ему никогда не делать

предложение первым, но его уже не интересовали сделки. От денег только становился

сильнее мешок.

– Что завтра?

– Рынок. Мы будем к вечеру в Вороньем кресте, у нас появится работа, - улыбнулась

она.

Его сыр застрял в горле. Он был рад рынку, но читал, что города привлекали патрули.

Толпы людей обеспечивали налоги для короны.

– Гаррон не говорил, что ждет от нас там?

Она пожала плечами.

– Он хочет, чтобы мы отгоняли воров. Но я сомневаюсь, что у нас будет работа. Мы

еще ни одного бандита не встретили.

Она была права. Пока он ходил ставить ловушки, он пару раз натыкался на следы

лагеря бандитов. Угли от огня бывали горячими, у палаток лежало оружие, но не было ни

души. Это было странно… словно они пропали.

Может, в Поляне было что-то хуже бандитов. Может, хозяин гостиницы не шутил

насчет чудовищ.

– Кроме ловушек и кухни, что еще ты делал сегодня?

Он оторвал взгляд от огня и ответил:

– Ничего. А ты?

Она вздохнула.

– Посмотрим… Когда я не отбиваюсь от Джонатана, я прячусь от Аэрилин.

Бедная Килэй. Ее обязанности превратились из личного стража в личный холст.

Аэрилин каждый вечер ловила ее, заставляла сидеть, пока она наносила краску на лицо

Килэй. Она то затемняла ее глаза, то делала их ярче, то делала ее щеки румяными, а губы

красными. Краска, может, и работала, но результат Каэлу не нравился. А Килэй – тем

более.

– А что нужно Джонатану? – спросил он, надеясь, что смена темы ее взбодрит.

Она вернула ему кинжал и отклонилась, упираясь локтями.

– О, глупости. Сегодня он ходил за мной и надоедал ужасной скрипкой.

Джонатану нравилось играть мимо нот. Он заявлял, что такие скрипящие звуки

добавляли оригинальности его ужасным балладам. Но они лишь добавляли головную

боль.

– И он думает, что я умею петь, - продолжала Килэй. – Днем я слышала, как он

напевал, пока думал, что никто не слышит, и знаешь, что? Это звучало мило.

– О? И где ты пряталась, что он тебя не увидел?

– На крыше телеги ювелира, - призналась она. – Аэрилин пыталась заставить меня

читать поэзию.

– Какую?

– Какую-то ритмичную ерунду о деревьях и людях. Аэрилин нравится то, что до

тошноты романтичное, - она бросила прутик в огонь, представляя, что на нем вырезана

обидная строчка про любовь.

– Если она умеет читать, зачем заставлять тебя?

Килэй посмотрела на небо, словно просила у звезд терпения.

– Она говорит, цитирую, «есть в словах особая нежность, когда кто-то читает поэзию

вслух».

Она сказала это таким высоким тоном, что было похоже на Аэрилин. Каэл невольно

рассмеялся.

Килэй вскинула брови.

– Я думала, что умру раньше, чем услышу твой смех.

Он тут же нахмурился.

– Ты вряд ли услышишь это снова, так что… не радуйся.

– Думаю, я попрошу Аэрилин вышить дату на моем платке. Или я напишу об этом

книгу. Ты же любишь читать… - она резко замолчала и повернулась к огню. На ее лице

появился такой ужас, что Каэл ожидал, что из-под земли вылезет двухголовый труп. – Нет,

– сказала она, вскакивая на ноги.

– Что такое? – он щурился, но не видел ничего в темноте.

– Слишком страшно, чтобы упоминать, - она схватилась за ветки и скрылась в

зарослях.

Каэл не знал, стоит ли идти за ней. Он слышал, как на другой стороне лагеря

Джонатан играет на скрипке, мужчины смеялись. Они не ощущали опасность.