Предыстория
Шрифт:
В курительной комнате между тем собралось не менее изысканное общество. На оттоманке лежал с ногами угреватый истасканный субъект Лео фон Биркендорф и рассказывал сальные анекдоты. В его ровную речь врывались по временам раскаты хохота: это сидевшие возле него два брата-близнеца — Петер и Мориц Гартманы, наслаждались каждой неожиданной концовкой. На ручке кресла невдалеке сидел молоденький, краснеющий, как девушка, корнет Валентин Горн, по прозвищу «Лючия», и неумело курил длинный чубук. Из его розового рта вырывались клубы дыма, и он был доволен тем, что одет в красивый мундир, курит трубку и не зависит, наконец, от отца
Печь была нетоплена и приятно холодила спину. А за окном бушевал май, исступленно гремели соловьи в парке, прекрасная музыка еле доносилась, и под этот ласковый аккомпанемент спал на диване полковой лекарь Штиппер.
И вдруг, когда все примолкли на мгновение (Биркендорф копался в памяти, чтобы отыскать анекдот позабористее), в комнату шариком вкатился румяный, со сладким личиком в курчавых бакенбардах поручик Лобковиц. Он хитро прищурился и бесцеремонно захохотал: «Видел, брат, видел, как тебе натянул сейчас нос этот «шпак».
Компания заинтересовалась:
— Что? Как? Когда? — послышались голоса.
Лобковец в ответ расположился поудобней и рассказал с многочисленными прибавлениями историю, которую мы уже знаем, не забыв прибавить «для остроты положения» несколько пикантных деталей. Компания хохотала.
Рингенау подняли на смех. Он стоял красный, а Лобковиц без конца смаковал создавшееся положение, делал из него десятки хитроумных выводов.
Рингенау молчал, а потом, побагровев еще больше, вдруг ляпнул: «Я убью эту скотину».
Компания еще пуще расхохоталась:
— Ого, да ты, Гай, кажется, довольно сильно увлечен этой девушкой, похожей на задорную молоденькую свинку — Ну, это ты перегибаешь. Она же хозяйка.
— Но она плюс к этому еще и славянка. Грязь тянет к грязи, Нису к этому «шпаку».
— Ты дурак, — назидательно сказал Биркендорф, — это наши друзья. Они не хамы, не холуи, многие из них больше эйзеландцы, чем мы. Наши враги — хамье и студенты.
— А Рингенау-то… Вот шутку учинил с ним этот беловолосый тип.
— Я убью его, — упрямо пробубнил Гай.
— Велика честь — убить этого «шпака».
— Господа, а ведь мы допускаем оскорбления от «штрюцков». А наш устав воинской чести…
Мориц Гартман ехидно процедил: «Я бы на месте Гая его наказал. А то уж это нагло — отбивать у нашего Ахилла такой кусочек», — и Мориц поцеловал кончики пальцев.
— Я убью его, — пробубнил Гай, и тут-то, наконец, на него соизволили обратить внимание. Все увидели, что Гай, пожалуй, действительно убьет этого парвеню, и значит, дело из шутки перерастает в серьезное. Этим делом и следовало заняться, благо было скучно и дуэль или избиение представлялось приятным разнообразием. Все зашумели, и через две-три минуты у всех, а особенно у Гая укрепилось желание наказать дерзкого наглеца. Но план еще не оформился. Первым подал голос Петер.
— Господа, а каким способом осуществим месть?
— Дуэль, дуэль! — прокричали два голоса.
— Хорошо. На чем?
Поднялась буря выкриков, из которых, наконец, выделился голос Горна.
Он, краснея, сказал:
— Пусть противная сторона выберет, а мы на своего Гая надеемся.
Согласились и на это.
Теперь стоял вопрос, как вызвать «этого аборигена» на ссору. Предложен был десяток средств. Спор о взглядах — не выйдет, он, кажется, правительственной ориентации, оскорбить национальное чувство — неудобно
в доме, хозяин которого тоже славянин. Высмеять словесно — этот парень, пожалуй, ответит тем же и поднимет задиру на смех. Обвинить в непочтении к власти — нет, никто не поверит. К тому же он, как слышно, восходящая звезда.Они спорили минут пять. Проснувшийся доктор с интересом смотрел на эту сцену и, наконец, не выдержал — вставил свои три гроша:
— Мне кажется, надо задрать его не словесно, а просто… ну, толкнуть, что ли.
На этом и порешили.
— Ну, за дело, господа. Надо хорошенько проучить этого наглеца. Можно не до смерти.
— Кстати, он умеет стрелять или фехтовать? Нет? Ну, тем лучше…
Врач покачал головой:
— Вряд ли…
— Это все равно. Мы его отвадим от этого дома и дадим возможность Гаю спокойно строить куры с этой хорошенькой девочкой, — по-французски сказал Мориц Гартман.
Веселая компания достойных офицеров повалила из курительной.
Мазурка уже кончалась. Танцевали ее по старинке — долго, и все, уставшие и потные, уже гораздо менее старательно выделывали ногами замысловатые па. Но так же стремительно носились Ян и Ниса, так же горели их глаза. Ими любовались, на них засматривались, и даже прожженный Штиппер с сожалением подумал о том, что, быть может, этому парню придется остаться хромым или изуродованным. И ведь будь он одной нации с Гаем, будь он плюс к тому военным, все закончилось бы благополучно. Тем более жаль, что он ее, как видно, любит, а для Гая — это причуда. Ну что ж, пеняй, голубчик, на себя.
Как раз в это время прозвучали заключительные аккорды, и Ян, легко опустившись на колено, повел Нису рукой вокруг себя. Они шли к месту взволнованные и счастливые, красивые красотой молодости и счастья. Ниса гордо поглядывала на других, она была счастлива, что на них так смотрели.
Они уже почти подошли к месту, когда увидели решительно приближающегося Рингенау, и Ниса невольно ближе прижалась к Яну.
Рингенау шел решительно, он не был намерен спускать этому шпаку, из-за которого его подняли на смех. Только бы рассчитать и наступить этому парню на ногу половчее. А потом… потом пройти и не извиниться.
Ничего не подозревавший Ян почти не смотрел на Гая, после этого жгучего танца он почувствовал, как устал, как жала тесная обувь на ногах. К тому же желчные и ласковые слова несчастного Шуберта исподволь говорили что-то в его душе. Он давно бы ушел, если бы рядом не стояла его милая — милая яблонька в цвету. Он ласково посмотрел на нее и… вскрикнул от внезапно пронзившей ногу боли. Это было невольно, совсем невольно. Офицеры, которые «создавали фон», дружно захохотали, и, привлеченные этим, к ним начали оборачиваться лица, глядевшие с явным интересом. Затушевать все было невозможно, а Рингенау шел дальше со своей деревянной посадкой спины и головы. Красный от боли и волнения, Ян крикнул ему вслед:
— Эй, вы, сударь, постарайтесь дать объяснения, если вы не считаете свой поступок хамским.
— Что? — тупо обернулся к нему Гай.
— Потрудитесь объяснить причину своего хамского поступка.
Рингенау взбесился:
— Да вы знаете, шпак вы несчастный, мужицкое отродье, что вы разговариваете с офицером, с гвардейцем.
— Так вы считаете, что все офицеры должны так поступать. Поистине приходится пожалеть наше офицерство.
Рингенау двинулся вперед и… р-раз. В воздухе пронеслась его рука, не встретив ничего: Ян отступил в сторону. «Дуэль все равно неизбежна, — пронеслось в его мозгу, — а если так, то лучше уж действовать решительно».