Преисподняя

Конечно, он знал, что так иногда проводят время в компаниях, присягнувших на лёгкость нравов, и даже иные пары сообща меняются партнёрами, забавляясь наперекрёст, но как представишь, с души воротит.

— Оставь Тони в покое, — придя на помощь, вмешалась Джуди.

— Я всего лишь предложил поплавать, — ответил Хартман. — Что тут плохого?

— Я готова! — неожиданно объявила во всеуслышанье Эвелин Аранс и все обомлели: пока шёл диспут, она в мгновение ока скинула с себя одежду и осталась в чём мать родила. Правда, ещё и в туфлях, это была её единственная одежда.

— Чудесно! — одобрил Хартман и потащил всех за собой.

Яркие лампы осветили уютный бассейн, прозрачную голубую воду, цветную пляжную мебель, стоящую по бортам: кресла, топчаны, лёгкие столики… Каблуки Эвелин простучали по кафелю, она сбросила туфли и с наслаждением погрузилась в воду.

Втроём они смотрели, как она нежится в воде, похожая на гибкое ласковое животное, движения её напоминали любовную игру, иногда она замирала в истоме, словно отдаваясь кому-то и готова была вот-вот изойти.

Они следили за ней, замерев. Она как будто заворожила всех, они смотрели, не отрываясь, погруженные в странное забытьё, и казалось, ещё миг, она обратит их в свою веру: они сбросят одежду и прыгнут к ней.

— Нам пора! — решительно заявила вдруг Джуди, словно отгоняя наваждение.

— Минутку… Я покажу Тони ещё кое-что, — воспротивился Хартман, увлекая Бирса за собой, а Джуди глянула бдительно, точно заботливая наседка, пекущаяся о своём цыплёнке.

По соседству с бассейном находился спортивный зал. Повсюду стояли тренажёры и снаряды, в углу висели тугой кожаный мешок и боксёрская груша, в центре канаты ограждали ринг.

«Неплохо для одного человека, — подумал Бирс. — Впрочем, может себе позволить».

— Вы спортсмен, не так ли? — спросил Хартман.

— В прошлом. Но признаюсь откровенно: я восхищён!

— Это моя гордость. Хотите попробовать?

— С удовольствием, — Бирс в охотку опробовал тренажёры, поработал на груше и на мешке, сделал несколько махов на брусьях.

— Сразу видно настоящего спортсмена: у вас даже глаза разгорелись, — похвалил его Хартман.

— Ещё бы: такой зал!

— Попробуем? — Хратман снял с крючка и протянул Антону боксёрские перчатки, себе взял другую пару.

Они натянули перчатки, стали в боевую стойку и обменялись шутливыми ударами, изображая бой. В дверях появилась Джуди, остановилась у порога и смотрела молча, словно опасалась чего-то. Она наблюдала, но Бирс сразу почувствовал, как изменился партнёр: подобрался, стал нападать, удары приобрели силу и точность, и двигался он расчётливо, словно они не дурачились, а дрались по-настоящему.

Хартмана разбирал азарт. Присутствие Джуди раззадорило его, он явно старался не ударить лицом в грязь и показать себя бойцом. Вздумай Бирс ответить, начался бы обмен ударами, и положение могло бы выйти из-под контроля; он решил вести себя осмотрительно, усилил внимание и защиту — уклонялся, подставлял перчатки и плечи, а сам только обозначал удары, но не бил всерьёз: ему совсем не хотелось конфузить Стэна перед Джуди.

Между тем сохранять спокойствие становилось все труднее и труднее, Хартман завёлся, видно, хотел выглядеть победителем. Вероятно, в нём сохранилась эта мальчишеская черта — быть во всем первым, иначе он не мог.

Он шёл вперёд, Бирс отступал, но в конце концов, ему надоело изображать тренировочный мешок. Стараясь его достать, Хартман сделал выпад, раскрылся, и Бирс ударил вразрез, встречным прямым ударом в голову, удар получился жёстким, словно Хартман с разбега врезался в стену. Его отбросило назад, он потерял равновесие и едва не упал, в глазах мелькнуло недоумение, он не понял, что произошло и обомлел на миг, застыл растерянно. Судя по всему, этот человек не знал, что такое отпор.

— Может, хватит? — спросил Бирс.

— Работаем! — запальчиво крикнул Харман, очертя голову кинулся вперёд и нападал, нападал, осыпая Бирса градом ударов.

Трудно было поверить, что это тот же трезвый, сдержанный Хартман, который шага не ступит опрометчиво. Сейчас он безрассудно рвался вперёд в неукротимом желании во что бы то ни стало нанести удар; при желании не составляло труда воспользоваться его горячностью. На ринге он, видно, терял голову, ему непременно надо было стать первым, проигрывать он не умел.

Антон пока владел собой, но постепенно терял терпение и готов был вот-вот встретить Хартмана новым сильным ударом.

— Вы сошли с ума! — громко вмешалась Джуди. — Совсем спятили! Прекратите сейчас же!

Хартман не слышал, его красное потное лицо блестело на свету, глаза воинственно горели. Бирс вошёл в клинч, обхватил соперника и сковал, чтобы тот остыл.

— На сегодня довольно, — сказал он как можно рассудительнее, чтобы успокоить Хартмана, который прилагал все усилия, чтобы вырваться.

— Мистер Бирс, нам утром на студию, — напомнила Джуди. — А вам в банк, мистер Хартман. Хороши вы оба будете.

— Почему женщины всегда мешают мужчинам заниматься своим делом? — спросил Хартман, тяжело дыша.

— Стэн, проведём спарринг в другой раз, — предложил Бирс.

— Обещаете? — Хартман был явно недоволен.

— Клянусь!

Донёсся дробный стук каблуков, в зале появилась голая, в одних туфлях Эвелин; держалась она свободно, без всякого смущенья, и похоже, вообще не подозревала, что на свете существует стыд.

— Что-то я заскучала, — пожаловалась она компании. — Все меня бросили…

Она с недоумением воззрилась на мокрых, распаренных мужчин, стягивающих боксёрские перчатки.

— Что происходит? — спросила она удивлённо.

— Стэн и Тони занимались боксом, — бесстрастно объяснила ей Джуди.

— Бокс? — непонимающе переспросила Эвелин и улыбнулась простодушно. — Вдвоём? Неужели вам не с кем сразиться?

Все засмеялись, напряжение растаяло и лишь помнилось смутно, как слабый отголосок мимолётной ссоры.

— Поздно уже, — сказала Джуди. — Пора ехать.

— Незачем вам никуда ехать, — решительно заявил Стэн. — У меня переночуете.

Это был прежний Хартман, голос звучал повелительно, как приказ.

Джуди взглянула на Бирса: все зависело от него. Согласие означало ночь с Эвелин, знойное приключение, о котором любой мужчина мог только мечтать. Хартман, конечно, для того все и придумал: у каждого свой выбор, каждому своё, это так просто, понятно.

Бирс колебался и медлил. Его нерешительность выглядела странной причудой. Разуй глаза, приятель, взгляни, какая женщина: мечта, волшебный сон, вожделение всей жизни!