Прекрасная дикарка
Шрифт:
– Насчет отъезда действительно ерунда, а вот остальное…
Он совсем не удивился моему рассказу, удивляться он перестал три года назад, когда впервые увидел объединенную мощь индиго.
– Значит, Лхара пообещала вас отпустить домой? – задумчиво проговорил Петер, глядя за окно.
– Да это она так, чтобы успокоить!
– Не знаю, не знаю. Эти ребята ничего просто так не говорят, к тому же Лхара, насколько я знаю, самая сильная из индиго после Ники.
– Ну и что? Все равно они все решения принимают вместе, у них нет лидера.
– Анхен, – рыжий перевел взгляд на
– Я не хочу говорить об этом.
– Почему?
– Боюсь. Я почти смирилась с тем, что нам с детьми придется навсегда остаться в этой глуши, что моя дочь разучится общаться с обычными людьми, а мой сын, несмотря на все наши усилия, вырастет дикарем и будет охотиться наравне с остальными мужчинами племен, а я превращусь в сморщенный гриб, забыв, что такое мужская ласка!..
Только когда мой голос сорванно засипел, я поняла, что не говорю, а ору, что скулы сводит от плача, а в глазах все двоится.
– Но зачем же забывать, – тихо проговорил Петер. – Ведь есть же я. И ты знаешь, как я к тебе отношусь.
– Знаю, – прошептала я. – Но…
– Ты до сих пор любишь своего мужа, – угрюмо констатировал рыжий. – Несмотря на то, что он давно забыл о вас.
– Несмотря ни на что. Я пробовала забыть Алексея, я убеждала себя быть с тобой, но у меня ничего не получилось.
– Насильно милый не будешь, – по-русски процедил Петер.
– Прости. Ты мой друг, мой самый верный друг, даже ближе – брат, а моим детям – дядя, ты так заботишься о нас, и я очень хочу, чтобы ты всегда был рядом.
– Братом? – криво усмехнулся рыжий. – Нет, Анхен, я так не смогу.
Он хотел добавить еще что-то, но передумал. А может, не смог, трудно говорить, когда лицо сводит от боли. Он просто ушел.
А вечером в дом ворвалась возбужденно-радостная Ника и с порога закричала:
– Мы едем домой!
– Не шути так, пожалуйста! – Пол под ногами вдруг подло зашатался, пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
– Я не шучу! Они спорили полдня, я не вмешивалась, хотя очень хотела! А потом мы еще раз попробовали дотянуться до папы, и второй раз вышло проще, но папы не было.
– Что?!
– Фу ты, мамсик, ты не так поняла! Папа, наверное, спал, там же ночь сейчас, но это ничего, зато все снова увидели ту черную плесень, которая окружает папу. Они никогда раньше не встречали ничего подобного, а я встречала. Там, во Франции… – Радостное возбуждение постепенно исчезло, лицо дочери осунулось и стало сосредоточенным. – И я показала нашим, что может вырасти из такой плесени. И что она может дотянуться по проложенной нами дороге сюда. Они не хотят этого, поэтому отпускают нас всех.
– В смысле – всех? И Петера, что ли?
– Насчет Петера я не знаю, все – это все мы, вместе с Ежиком. Потому что вначале они хотели оставить Ежика здесь как гарантию нашего возвращения…
– Но это невозможно! Я никогда не оставила бы его одного!
– Я так им и объяснила. И они в конце концов согласились отпустить нас насовсем. К тому же мы будем учиться поддерживать
связь даже на таком расстоянии. Я – со своей стороны, они – отсюда. Думаю, так будет проще. Что касается Петера – надеюсь, наши отпустят и его, помощь мужчины нам не помешает.Они-то отпустили, вот только Петер отказался. Вернее, сказал, что проводит нас до ближайшего города, поможет с документами и вернется. Потому что его место здесь, потому что там его никто не ждет, родных у него нет, работы – тоже, и вообще – кто будет лечить людей, если уедет единственный доктор? Лучше бы ему разрешили периодически выбираться за лекарствами и прочими необходимыми вещами. Например, бензиновым электрогенератором.
Индиго, и это было видно, очень обрадовались решению Огненного бога и мгновенно разрешили делать вылазки в цивилизованный мир. И первой вылазкой должна была стать доставка нас до ближайшего города.
Где Петер, как уже упоминалось, собирался достать для нас с детьми паспорта.
Это для меня самым главным казалось выбраться из амазонской резервации, а там – кривая вывезет! Подобное…гм, разгильдяйство педантичная немецкая душа понять и принять не могла.
Оставалось решить одну ма-а-аленькую проблемку – где взять деньги на дорогу и на те же документы, которые никто не будет делать бесплатно.
Что такое деньги, из всех индиго знала только Лхара. И она же, услышав наш с Петером разговор, на следующий день принесла небольшой металлический ящичек:
– Вот, это Михар нашел на месте одного из разрушенных домов. Он мне подарил, чтобы я была самая красивая, но у многих девушек при виде этого вокруг головы появляется черный цвет, они плохо думают обо мне. И я не стала это носить.
Она открыла крышку, и я невольно ахнула. Черный цвет появляется! Да в цивилизованном мире многие дамы захлебнулись бы черным цветом при виде такой роскоши!
Я не знаю, кто собирал это и зачем, но в скромной металлической коробочке, похожей на бювар для хранения шприцев, переливались всеми цветами радуги бриллиантовые украшения. Колье, серьги, диадема, кольца.
– Ого! – присвистнул Петер, заглянув в коробку. – Да тут на личный самолет до Москвы хватит!
– Тут в первую очередь на лекарства хватит, – улыбнулась я. – И еще много на что.
– Но как же вы?
– Слушай, на документы и билеты до Москвы хватит одной из этих побрякушек, разве нет? А лекарства ты на что покупать собирался?
– Вообще-то ты права, – почесал затылок Петер. – Лхара, ты умница! Почему ты раньше это не показывала?
– А зачем? – пожала плечами девушка. – Что бы вы с этим делали? Носили?
Логично.
И вот теперь я собираю вещи и в сто двадцать девятый раз задаю один и тот же вопрос. И Петер терпеливо отвечает, что уверен.
Он вернется сюда, потому что здесь он нужен. Здесь его дом.
ГЛАВА 19
Собираю вещи – это слишком громко сказано. Собирать-то, собственно, было нечего – то, что мы носили в амазонском лесу, там, в цивилизованном мире…
Впрочем, в трущобах Рио-де-Жанейро мы вполне сошли бы за своих, а вот в международном аэропорту – вряд ли.