Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

— Князь Горманской, мы приветствуем тебя! Первый князь Польдевии, мы приветствуем тебя! Хранитель священной улитки, мы приветствуем тебя, защитник наших гор, мы приветствуем тебя, желаем тебе ограбить тысячу дилижансов, желаем тебе обольстить тысячу трех прекрасных польдевских дев, мы приветствуем тебя!

Это шестикратное приветствие (произнесенное на польдевском, но с синхронным переводом монсиньора Фюстиже) разнеслось над сквером, и оглушительные овации приветствовали нового первого князя Польдевии, князя Горманского.

— Мы хотим его видеть, мы хотим его видеть! — кричала толпа, в особенности женщины.

Но капюшон оставался опущенным на лицо. Монсиньор Фюстиже призвал к спокойствию; он объяснил, что по соображениям безопасности князь Горманской вынужден сохранять инкогнито, но меньше чем через год можно будет навестить его в Польдевии. Кое-кто засвистел, но в итоге толпа успокоилась.

Огромным усилием воли Гортензия сохранила невозмутимый вид: волнующее зрелище, которое она видела в последний раз, не заставило ее нарушить клятву и открыть опасную тайну: Морган и Горманской — одно и то же лицо. Но она смертельно побледнела, и Рассказчик, сидевший рядом с ней, предложил проводить ее домой, на что она охотно согласилась.

Между тем на сцену вынесли 366 картонных коробочек и составили их в виде пирамиды с шестигранным основанием, справа от монсиньора Фюстиже. Он опять взял слово, чтобы рассказать собравшимся, какой для них приготовлен сюрприз.

— Друзья мои, — сказал он, — как вам известно, сегодня мы наряду с Польдевией чтим память великого человека — аббата Миня, составителя «Патрологии», капитального труда, где в трехстах шестидесяти шести томах собраны все творения Отцов Церкви. Улица, носящая теперь его имя, — единственная улица в точности такой длины, какая необходима для установления витрины — вот она, на стене слева от меня (см. план рис. 1) — с полным изданием «Патрологии»! В каждой из этих коробочек (он показал на пирамиду) — том уникального первого издания «Патрологии» в переплете из литого золота, изготовленном на пожертвования князей Польдевских, да воздаст им Господь. А сейчас, — продолжал монсиньор Фюстиже, — я буду открывать по одной эти коробочки, вынимать книги и ставить их в витрину.

Сказав это, он открыл коробочку, лежавшую на самой вершине пирамиды и помеченную тремя цифрами 1 — римской, арабской и польдевской.

Монсиньор Фюстиже открыл коробочку, и на лице его отразилось величайшее изумление. Собравшиеся увидели его руку, и в этой руке был кирпич!

Епископ принялся лихорадочно открывать коробку за коробкой, посланец польдевских князей и члены уже сформированных и еще не расформированных законодательных собраний помогали ему в этом, и вскоре пришлось признать очевидное: в каждой из 366 коробочек было по кирпичу.

«Патрология» была похищена!

Князь Горманской смылся.

Продолжение главы 23 (окончание)

Захваченные страстью, Чуча и Александр Владимирович забыли об осторожности. Как только раздавалось философическое похрапывание Орсэллса, Александр Владимирович появлялся в комнате, мягким прыжком опускался на бюро и подолгу наслаждался обществом Чучи: их носы терлись друг о друга, их усы перепутывались, их шерсть одновременно пускала искры; их души мурлыкали в унисон.

Получив анонимное письмо, Орсэллс в соответствии с «золотым правилом» отреагировал немедленно: он купил синтезатор, имитирующий храп, и миниатюрный магнитофон, который спрятал за воротником своего лилового халата. Затем включил устройство и стал ждать.

Чуча замурлыкала, Александр Владимирович явился, и они любили друг друга. Как только пленка с философическим храпом закончилась, Александр Владимирович и Чуча расстались.

Профессор Орсэллс выждал, когда Александр Владимирович окажется далеко (он очень боялся его когтей), чтобы разоблачить бедную маленькую Чучу, которая ни о чем не догадывалась. Он позвал жену и дочерей, включил миниатюрный магнитофон, скрестил на груди руки и в ужасном молчании взглянул на Чучу. Чуча дрожала всем телом, от усов до хвоста.

— Вы шлюха, мадемуазель, — сказал Орсэллс. — Вы у меня больше не служите!

Наутро, вылакав блюдце молока, тайком налитое мадам Орсэллс, Чуча с тощим узелком на плече брела по скверу Отцов-Скоромников, где прохладный, уже осенний ветер колыхал листву каштанов перед Польдевской капеллой. Куда ей идти, совсем одной в этом огромном мире, что с ней теперь станется?

А вы что об этом думаете?

Глава 27 Арест

На следующий день, четырнадцатого октября, шел дождь. В десять часов утра инспектору Блоньяру было поручено заняться делом о краже «Патрологии» (а также делом о вторичном исчезновении князя Горманского — по всей вероятности, оба этих события были связаны между собой). Шеф высказался без обиняков:

— Дело серьезное, Блоньяр, очень серьезное. Прошел слух, будто его святейшество говорил по прямому проводу с президентом. Военно-морской флот Швейцарии призвал резервистов. Польдевцы недовольны, очень недовольны, двусторонний договор о дружбе и нефтяном сотрудничестве под угрозой. Если учесть, что в переплете каждого тома было шесть раз по двадцать шесть унций золота, девять изумрудов, одиннадцать рубинов, четырнадцать алмазов по восемнадцать каратов каждый, получается кругленькая сумма! Надо нам поторапливаться, а не то я вылечу отсюда, а если вылечу я, то вы, дорогой мой Блоньяр, вылетите вместе со мной!

Итак, дело Грозы Москательщиков необходимо было распутать еще быстрее, чем предполагалось. Блоньяр заработал с удвоенной скоростью, стал думать еще напряженнее, если только это возможно, удвоил свой лакричный рацион, и наконец в четверг, 18 октября, долгожданное решение пришло.

Инспектор принял нас с Арапедом на своей скамейке в сквере, но на этот раз он не был переодет бродягой, как в предыдущие дни. На нем был его костюм для ареста, и я понял, что развязки следует ждать прямо сегодня.

— Во время всего расследования, — начал Блоньяр, — мне ежеминутно приходилось идти против очевидных истин, доказанных долгими годами службы, поступать вопреки общепризнанной методике. Впервые кто-то другой вышел на след преступника раньше меня (инспектор махнул рукой в мою сторону), и, отнюдь не желая принизить ваши достижения и умалить ваш талант, я просто скажу вам: «Тут что-то не так». Я говорю это не для того, чтобы оправдать собственные промахи, не потому, что мое самолюбие уязвлено, а объясняю суть дела: только признав исключительность этой тайны, я смог приблизиться к ее раскрытию. Но это еще не все. Разве не парадокс, что в нашем с вами романе, романе детективном, поскольку в нем имеются даже не один, а два сыщика, Рассказчик, наблюдающий за ходом расследования, преступник и его преступления, — что в таком романе нет ни одного убийства? И не пролилось ни капли крови? Говорю вам, в атмосфере этого дела и вправду есть что-то необычное, странное, я бы даже сказал, чужестранное.

Закончив эти предварительные пояснения, перейдем к самой тайне. Поскольку я не мог раскрыть ее, пока шел обычными путями, я двинулся в необычном направлении. Вместо того чтобы строить дом снизу вверх, от фундамента к первому этажу, от первого этажа ко второму и так далее, я начал строить, можно сказать, с середины, в воздухе. Но не беспокойтесь, очень скоро я коснулся земли.

Что должно дать нам Решение, чтобы быть приемлемым для нас? Оно должно ответить на следующие вопросы: