Прекрасная сторона зла
Шрифт:
– Ты справишься, – с уверенностью говорю я, и она улыбается.
– Сделаю для этого невозможное, – заверяет меня Дина.
Москва встречает нас ясным небом и теплой погодой. Воздух сухой, ветра почти нет, светит солнце. Даже не подумаешь, что на дворе – первые числа ноября. Арсен, прищурившись, любуется солнцем и, несмотря на дискомфорт, наслаждается его светом.
– Как же я скучал по всему этому! – срывается у него с языка.
– – Через каких-то шестьсот лет гулять при дневном свете станет для тебя обычным делом, – приободряю его я. – А на сегодня хватит.
Арсен с тоской вздыхает
– Надень, – протягивая ему перчатки, говорю я. Он недовольно морщится, но тем не менее, следует моему совету.
– Поохотишься со мной? – спрашивает он, и я понимаю, что дела совсем плохи.
– Тебе достаточно позвать Дину, – напоминаю я, и Арсен шумно вздыхает.
– Мы поругались, она сказала, что не хочет в ближайшее время меня кормить, – признается он.
– Ладно, давай поохотимся, – соглашаюсь я и машинально провожу рукой за ухом. Гематома увеличилась в размерах и стала болезненной при нажатии. Прошу таксиста остановить машину у ближайшей аптеки. Он послушно исполняет мою просьбу. Покупаю несколько шприцов и возвращаюсь.
– Тебя что-то тревожит? – спрашивает Арсен, когда я сажусь рядом с ним.
– Да. Я встретился с вампиром, который поклялся максимально испортить мне жизнь, и, судя по всему, он начал претворять свой план в реальность.
– О ком речь? – настораживается Арсен.
– Америго Кальенте. Тебе о чем-то говорит это имя?
– Никогда его не слышал до нынешнего момента, – задумчиво отвечает Арсен.
– Полагаю, он имеет отношение к странному поведению Якуба.
– Думаешь, Америго его похитил?
– Если бы не его поездка в Каир, то я бы в этом не сомневался. Хотя, быть может, это всего лишь шоу, чтобы мы ломали себе головы – что задумал Якуб?
Арсен лишь пожимает плечами.
– Если с ним что-то случится, это будет моя вина, – говорит он. – Монро считал мою идею неправильной, но я убедил его, что нет более подходящее варианта.
Не знаю, что ему на это ответить, и, отвернувшись к окну, молчу.
После короткой, но продуктивной охоты, провожаю Арсена в его номер. Плотно задергиваю шторы и помогаю ему снять одежду. Кожи на его лице почти не осталось: лоб, щеки, подборок сплошное кровавое месиво.
– Не дай Бог, Дина увидит меня таким красавчиком, – складывая ошметки кожи в пакет, смеется Арсен. – Недельная истерика гарантирована.
– Надеюсь, к полуночи ты будешь выглядеть более товарно, – говорю я и забираю его телефон. Вдруг, пока он будет спать придут новости от Якуба?
– Смотря что, ты подразумеваешь под этим словом. Франкенштейн как монстр тоже выглядел на миллион долларов, – укладываясь на пол, откликается Арсен.
Выключаю свет и покидаю его номер. Иду к себе. Захожу в ванную и, достав шприцы, вытягиваю кровь сперва из гематомы, которая за последний час стала еще больше. Потом делаю забор из вены.
Стучусь к Дэшэну. Он не открывает очень долго, но я настойчив. Наконец раздаются шлепки босых ног
по полу, ворчание, ключ поворачивается в замке, и дверь открывается. Китаец выглядит заспанным и опухшим. На нем – та же смешная пижама, что и в прошлый раз.– Что случилось, господин? – охрипшим голосом, спрашивает он подавляя зевок.
– Кажется, у меня проблема, – проходя в его номер, говорю я. Дэшэн мгновенно просыпается. – Нужно, чтобы ты исследовал мою кровь. У меня есть подозрение, что я получил дозу какого-то препарата, который возможно, опасен для жизни.
Убираю волосы, показываю ему гематому за ухом. Дэшэн тихо охает, потом шумно вздыхает.
– Я такого никогда не видел, – говорит он, но в его голосе сквозят сомнение.
Протягиваю ему два шприца с кровью. Он берет их в руки и подходит к окну.
– Она очень вязкая, – бормочет Дэшэн. – Это не хорошо…
– Что все это значит? – спрашиваю я, не скрывая своей озабоченности.
– Я не знаю, господин, - с сожалением говорит китаец. – Мне не вспоминается ничего подобного. Но ваша кровь… Очень плохая. Чтобы лучше понять, что с вами не так, мне нужны инструменты…
Вытаскаю из кошелька деньги и протягиваю Дэшэну.
– Купи все, что считаешь нужным. Я хочу знать, что со мной происходит. Немедленно.
– Да, господин, – Дэшэн кланяется в пояс и снова подавляет зевок. Оставляю его одного и покидаю гостиницу.
Несколько часов бесцельно брожу по городу. Неспешная ходьба помогает мне успокоиться. Боль в шее то затихает, то начинает проявлять себя с новой силой. Голод просыпается мгновенно. Мне сводит желудок и к горлу подкатывает тошнота. Спешно прячусь за деревьями. От рвотных позывов саднит горло. Нужно срочно найти жертву. Агрессия – вечная спутница голода, тут же завладевает моим разумом. К тошноте добавляется новый странный симптом – резко падает зрение. Раньше, какой бы сильной потребности в крови я не испытывал, оно оставалось четким. Сейчас же вижу, будто сквозь сетку.
Остановившись, пробую проморгаться. Тру глаза руками. Но лучше не становится. Мир тускнеет. Волосы падают на лицо, пытаюсь откинуть их назад, и тут же оказываюсь накрыт волной боли. Она пульсирует за ухом, отдавая в затылок и подбородок.
– Чертова гематома, – бормочу я, прижимая руку к больному месту. Новая кровь должна дать мне сил и восстановить поврежденные клетки. По крайней мере, прежде это срабатывало безотказно.
Мне приходится изрядно напрячься, чтобы оглядеться по сторонам. Я стою посреди безлюдной улицы, в чужом городе, где ничего не знаю. Не сказать, что меня это пугает, но придётся охотиться не на своей территории. Русские, конечно, гостеприимные, но можно ли такое же утверждать по отношению к вампирам? Мое внимание привлекает яркая вывеска, на которой я с трудом разбираю слово «бар». Направляюсь туда. Жар и лихорадка мешают идти быстро.
Вваливаюсь туда. Меня шатает, и притворяться пьяным даже не приходится. Наугад выбираю жертву и внушаю следовать за мной. Ко мне подходит охранник и просит покинуть заведение. Изображаю глубокое возмущение, мол, как же так? – и с радостью выметаюсь оттуда. Я почти ослеп и могу ориентироваться лишь на запахи и звуки. Мне страшно, но я еще надеюсь, что кровь исцелит меня. Слышу, как хлопает дверь, и оборачиваюсь на звук.
– Ты просил следовать за тобой, – вещает безжизненный голос, принадлежащий мужчине лет сорока.