Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 4

Через несколько минут овчарка вернулась обратно и принесла всю мою одежду, причём собака тащила одежду на своей спине, слегка придерживая зубами.

Выходит, собака знала, что одежду пачкать нельзя, а возможно, что овчарка тащила мою одежду как волки, которые таскают зарезанных овец у себя на спине?

Ведь все здесь учатся жить от диких животных. Когда овчарка притащила одежду, то принесла её не своему хозяину, а именно к моим ногам. После этого собака улеглась у ног хозяина карапуза Яхъя, который довольный работой собаки, отблагодарил её косточкой от ужина.

В этот вечер, перед сном, обратил внимание на то, что после того, как мы улеглись спать, овчарка, по кличке Абрек, пригнала отару овец к нашему шалашу.

Овцы плотным кольцом легли вокруг нашего шалаша и образовали как бы утеплённый круг. В горах ночью всегда очень холодно, даже летом. От овец исходило тепло.

В шалаше не было холодно. Ночью совершенно не укрывались ничем, было тепло. Мне так понравилось в ауле с моими новыми друзьями, что даже не заметил, как прошло три дня.

На четвёртый день утром приехал на драндулете мой отец. Отец был слегка пьян. Выходит, что эту ночь отец спал у наших родственников в горах и с дядей Ильёй выпивал водку, которую отец привёз из города, так как в ауле спиртного нет.

Так нам за ужином сказала тётя Маша, которая предупредила отца о выпивке. Издали услышал трескотню нашего драндулета, появление которого облаял Абрек.

Вслед за Абреком поднялись остальные собаки из аула и сопровождали отца до самых кошар. Отара овец не успела покинуть кошары и чабаны, цокая своими языками, усмирили собак из аула, которые расположились рядом с овцами и внимательно следили за продвижением моего отца на драндулете.

Тем временем отец с приветствиями подошёл к старику Акмалу. Они обратно начали свои переговоры на тему отстрела секача и его вывоза в город.

Старик долго чему-то не соглашался, но, когда отец показал мне, что мы сейчас уезжаем, тогда аксакал ударил с отцом по рукам и они оба вернулся обратно в кошары. По пути обсуждая какие-то детали будущих событий.

Отец сел у костра, как почётный гость и ему оказали особое внимание, как тут того требует обычай гор. После всей церемонии приёма гостя, все мужчины аула расселись вокруг костра и принялись за завтрак.

Лишь чабаны с отарой овец уже покинули кошары и медленно поднимались в горы к сочным травам альпийских лугов. Вероятно, что эти чабаны завтракают до восхода солнца. В то время, когда приехал мой отец, солнце здесь только всходило из-за гор. До обеда отец отдыхал. Он спал в нашем шалаше и его никто не беспокоил.

Мне было как-то неудобно обращаться к отцу, так как отец сам ни стал говорить со мной. Может быть, выпивка ему мешала, а, возможно, что отец просто устал с дороги?

Но только в этот день не играл с пацанами аула, и пацаны меня понимали. Прямо после завтрака мальчишки ушли подальше от кошар и не появлялись мне на глаза до самого обеда.

Лишь издали слышал игру и смех пацанов аула. Но мне не было дозволено играть с ними. Наверно, мой отец хотел, чтобы был рядом с ним?

– Нам надо посмотреть тропу свиней к водопою. – сказал отец, после обеда. – Мне надо определить место лежбища свиней и в ночь сесть в засаду там, где секач стоит на своём дозоре и охраняет стадо. Вожака стада так просто не убьёшь, это умный и сильный зверь, готовый постоять за стадо.

Отец не спеша надел на пояс, кожаный патронташ с патронами заряженными пулями, проверил наличие патронов в патронташе. Как полагается охотнику, открыл затвор ружья и разломил ружье.

В таком виде, раскрытое ружье, положил через плечо и медленно пошёл к опушке леса. Тоже последовал за отцом. Присутствующие мужчины внимательно следили за нами, как за героями, идущими на схватку с врагом.

Никогда не встревал в дела своего отца, но мне было удивительно интересно, почему отец не пошёл в ущелье, где полно следов каптара и свиней, а отправился именно в обход ущелья. Чего ему там надо? Так думаю, что отец зря в горы не пойдёт.

– Если пойду прямо в ущелье, то секач будет знать мой запах. – сказал отец, словно прочитал мои мысли. – Но, если тропу проверю с опушки леса, которая продувается ветром, то секач меня никак не почувствует. Смогу его увидеть раньше, чем он успеет меня обнаружить в лесу по шороху или по запаху моего тела. Нам надо перехитрить вожака стада и захватить его врасплох.

Мы медленно поднимались в гору, по тропе между деревьями. Деревья росли в ущелье и на другой стороне горы. Тропа как бы разделяла два мира природы.

В ущелье были в основном плодовые деревья и ягодники, а также травы и папоротники величиной с человеческий рост. На наружном склоне горы в основном росли хвойные и обычные лиственные деревья, но плодовых деревьев и ягодников там вообще не было, а трава была настолько хилой, что едва прикрывала на склоне землю.

Зато лишайник на склоне горы был на всех камнях и на некоторых деревьях. Остальной растительности на холодном склоне горы не было. Где-то к вечеру мы достигли намеченного отцом места.

Отец хотел было спускаться в ущелье. Но, совершено неожиданно, оступился с тропы и встал прямо на огромную колючку, которая проткнула мне, снизу сандаль правой ноги и поранила сильно подошву.

Свалился на землю и стал плакать от боли. Отец сразу выдрал колючку и сандаль с моей ноги. Яркая кровь потекла с моей подошвы.

Отец пошарил глазами вокруг нас, нашёл несколько листьев подорожника, которые тут же приложил к моей ране на подошве и надел мне вновь на ногу сандаль. От этого мне легче не стало. Как прежде болела нога, не мог идти дальше. Терпеть боль у меня не было никаких сил.

– Возвращаться обратно, плохая примета. – сказал мне, отец. – Ты потерпи, кровь скоро перестанет течь из раны. Посиди здесь. Спущусь в ущелье. Посмотрю следы свиней и вернусь обратно к тебе. Без меня не смей никуда ходить. Здесь не Уллубиевская балка. Можешь заблудиться.

Отец ушёл, а мне сказал остаться одному на опушке дикого леса. Где всюду водится много диких зверей и каптар гуляет вместе со свиньями на водопой к таинственному водопаду, где-то там внизу ущелья.

Вот только мне приходится сидеть здесь, дрожать от страха, холода и боли моей правой ноги, которая опухла, как валенок. При такой боли можно душу Каптару отдать или откинуть сандалии.

Серые сумерки незаметно поглотила страшная тёмная ночь. С гор спустилась ночная прохлада. Прямо из ущелья потянуло сыростью. На мне были сандалии, трусы и майка. Вся кожа на моём теле покрылась пупырышками от холода, а волосы на моих руках и ногах поднялись, стали колючими, как иголки. Под листьями подорожника на раненой подошве набралось много крови и в правом сандале хлюпало, как от болотной грязи.

Нога сильно опухла. Кружилась голова и слегка тошнило. Боялся, что сейчас в лесу потеряю сознание. Поэтому щипал себя, чтобы хоть как-то бодрствовать и быть в состоянии контролировать своё сознание.