Прелестная сумасбродка
Шрифт:
Но на этом приключения с одеждой не кончились. Герцог указал, что выбранное им кремовое платье слишком коротко.
— Но, ваша милость, в этом сезоне модно слегка показывать ножки, — возразила портниха.
«Эта мода не для нее, — написал в ответ герцог. — Она уже не девочка — и не кокетка».
Поразмыслив, он потребовал обшить подол по краю лентой, украшенной жемчугом, а другой такой же лентой прикрыть чересчур глубокий вырез.
Мадам Розенцвейг ахнула, схватилась за голову… и послала помощницу в кенсингтонскую лавку за лентами.
Облачаясь с помощью Краддлса
Никогда до сих пор Мэри не надевала туфель на каблуках. Возмущению ее не было предела.
— А моего мнения вы спросить не хотите? — взорвалась она. — Мало того, что вы силком тащите меня на этот дурацкий бал, — так еще и хотите обуть в туфли, в которых я шагу ступить не смогу!
Но герцог не обращал внимания на ее возмущение, а может быть, и не слышал. Он стоял за экраном, широко открыв рот, и Реджинальд Пендрагон в последний раз заглядывал ему в горло.
— Говорить по-прежнему не можешь? — с сочувствием спрашивал он. — Черт возьми, Ник, давай я поеду с тобой! Подумай сам: ты окажешься в центре внимания, все светские сплетники накинутся на тебя с вопросами, начнут выяснять, как твое здоровье, что это за прелестная юная леди и справедливы ли ходящие по Лондону слухи… Ты что, всем им будешь писать записки? А если попытаешься говорить, это может плохо кончиться: не дай бог, повредишь голосовые связки!
«Отвечать на вопросы будет девушка, — написал в ответ герцог. — Не беспокойся, она за словом в карман не полезет!»
Доктор с сомнением покачал головой.
— Согласен, мисс Фенвик… э-э… решительная молодая особа. Но как, по-твоему, она сможет объяснить ваши отношения? Что скажет, если кто-то спросит, помолвлены вы или нет и на каких основаниях она живет у тебя в доме? На такие вопросы тебе придется отвечать самому.
«Черта с два! — написал герцог. — Пусть выкручивается сама. Посмотрим, что она скажет!»
Отстранив Краддлса, Доминик сел на край кровати и натянул шелковую рубашку. Камердинер обвязал ему шею белым платком, а юный Чарльз, племянник миссис Кодиган, натянул на ноги шелковые носки.
Доминик вытянул ноги и пошевелил ими. Лосины сидели как вторая кожа: можно было не беспокоиться, что к середине вечера они начнут пузыриться на коленях, как случается порой с брюками у иных незадачливых денди.
«Герцогиня Сазерленд — старшая сестра моего покойного отца, — написал герцог, вырвав из блокнота новый листок. — Тетушка Бесси не позволит гостям докучать мне вопросами».
— Ты думаешь? — протянул Реджи Пендрагон.
Он хорошо помнил последнюю встречу с тетушкой Ника на одном великосветском приеме. Престарелая герцогиня возвышалась над прочими гостями, словно Вавилонская башня. Росту в ней было не меньше шести футов, не считая парика, взбитого и зачесанного вверх по моде тридцатилетней давности. Держалась она. прямо, словно аршин проглотила, взгляд имела пронзительный, голос — громоподобный и не хуже самого Уэстермира умела вгонять собеседника в дрожь. Только
Доминик де Врие это делал лишь изредка и сознательно, а герцогиня — постоянно, сама того не замечая.— Видишь ли…
Герцог Уэстермир нетерпеливо замахал на врача руками, затем нацарапал на вырванной из блокнота странице:
«Черт побери, Реджи, я сказал, не надо меня опекать! Пойми же наконец: когда Орис сбежит, подозрение падет на нас, и прежде всего — на меня. Я ездил в Бристоль, я настаивал на его невиновности, и этот кретин Секвилл, конечно, первым делом подумает обо мне! Я должен поехать на бал, чтобы обеспечить себе алиби и отвлечь подозрение от наших товарищей».
Доктор покачал головой:
— Не нравится мне все это, Ник. Слишком опасно. Позволь напомнить, что у тебя есть враги и помимо тупоголового бристольского судьи.
«Разумеется», — написал герцог, насмешливо изогнув бровь.
Камердинер отложил в сторону доску для письма, и двое лакеев подали герцогу белоснежный бальный фрак. Он скользнул руками в рукава и накинул фрак на плечи, лакей застегнул пуговицы, другой поправил платок на шее, а камердинер тем временем выправлял из-под ворота черные ненапудренные волосы хозяина.
Доминик де Врие, виконт Сент-Обер, двенадцатый герцог Уэстермир, отступил на шаг, чтобы взглянуть на себя в зеркало.
Если не считать белого платка, повязанного не столько ради требований моды, сколько для защиты больного горла, наряд герцога был безупречен — как и он сам. Из прозрачной глубины зеркала на Доминика смотрел настоящий аристократ, мощный, властный и надменный, отличный наездник, пловец и боксер-любитель, тонкий ценитель искусства и моды, светский лев, безукоризненный денди, предмет зависти молодых щеголей и восхищения самого принца-регента.
Но не только умением одеваться и успехами в спорте был славен Доминик Уэстермир. Парадный фрак его украшали ордена, заслуженные в боях, — «Звезда и Венок» Веллингтона, русский орден Александра Невского и необычная золотая брошь с изумрудами — «Рука Фатимы», полученная от египетского бея.
Мадам Розенцвейг и ее помощницы оправили на Мэри платье и подвели ее к зеркалу, чтобы герцог мог проверить, хорошо ли они смотрятся вместе.
Уэстермир не ошибся, выбрав для своей дамы кремовое платье, и оторочка на груди и подоле тоже отлично смотрелась. Строгое платье с завышенной по французской моде талией подчеркивало высокий рост и стройность Мэри, но в то же время не скрывало соблазнительных плавных очертаний груди и бедер.
Недовольный взгляд Доминика обратился на любимое детище мадам Розенцвейг — своеобразный тюрбан с перьями, красовавшийся у Мэри на голове. Герцог сделал знак камердинеру, и тот немедленно подал ему перо и блокнот.
«Это еще что такое?» — сердито нацарапал он.
В поисках поддержки мадам Розенцвейг оглянулась на своих белошвеек, но девушки предпочли слиться со стенами и сделать вид, что их здесь нет.
— Ваша светлость, — торопливо начала портниха, — это самая последняя мода! Сейчас все носят такие тюрбаны, и я слышала, что на прошлой неделе сам принц-регент сказал…