Прелестные создания

После воссоединения головы и тела монстр достигал в длину чуть ли не восемнадцати футов. Извлечение его из утеса было испытанием, что продлилось три дня, на протяжении которых братья Деи и я работали без передышки в любую минуту, когда это позволял уровень воды. Целая тварь была слишком велика, чтобы водрузить ее на стол, поэтому мы распростерли крока на полу. В тусклом свете он представлялся грудой окаменевших костей. Я затратила на его очистку уже целый месяц, но мне все еще оставалось потрудиться, чтобы полностью высвободить его из камня. Глаза у меня воспалились из-за того, что я так много щурилась и наглоталась пыли.

В то время я была слишком юной, чтобы понять выбор Джо, но позже мне стало ясно: он решил, что хочет для себя обычной размеренной жизни. Ему не хотелось, чтобы о нем говорили так же, как обо мне, насмехались над ним из-за причудливой одежды и долгого одинокого пребывания на берегу, в обществе одних лишь скал. Он хотел того же самого, что было в Лайме у других: возможности стать респектабельным, а потому и ухватился за ученичество. Я ничего не могла с этим поделать. Если бы мне предложили такую же возможность, как Джо, — если бы девочки могли обучаться ремеслам, — то выбрала бы я то же самое, стала бы заниматься портняжным, мясницким или пекарским делом?

Нет. Антики были у меня в крови. Несмотря на все несчастья, явившиеся в мою жизнь из-за пребывания под открытым небом на тех пустынных берегах, я не променяла бы антики ни на иглу, ни на нож, ни на печь.

— Мэри.

Надо мной стояла мисс Филпот. Я ей не ответила; я все еще злилась на нее за то, что она поддержала Джо. Взяв лезвие, я начала скрести позвонок. Он входил в длинный ряд других, скрепленных друг с другом, словно крохотные колбаски в одной связке.

— Джозеф сделал разумный выбор, — сказала она. — Так будет лучше и для тебя, и для твоей матери. Это ведь не значит, что ты не можешь продолжать искать окаменелости. Теперь, когда ты знаешь, что именно ищешь, помощь Джозефа тебе уже не нужна, так? Ты можешь находить их сама, а потом нанимать братьев Деев, чтобы их извлечь, точно так же, как мы сделали с этой тварью. И я могу помогать тебе, пока ты не станешь достаточно взрослой, чтобы управляться с каменщиками самостоятельно. Я предложила твоей матери помощь в ведении торговли, но она сказала, что займется этим сама. Что ж, с лордом Хенли она действовала отменно. — Мисс Филпот опустилась на корточки рядом с кроком и провела рукой по его ребрам, которые все были сплющены и сплетены крест-накрест, как прутья в ивовой корзине. — До чего же это красиво, — негромко скачала она тоном более мягким. — Я не перестаю поражаться его размерам и его необычному виду.

Я с ней согласилась. Этот крок вызывал во мне странные чувства. Работая над ним, я стала чаще ходить в церковь, потому что, когда я сидела в мастерской с ним наедине, на меня временами находило жуткое чувство, оттого что мир полон вещей, которых я никогда не смогу понять, и мне требовалось утешение.

Может, я и лишилась компании Джо, но это не означало, что я оставалась на берегу одна. Как-то, идя вдоль берега к Блэк-Вену, я видела двух чужаков, охотившихся возле утесов. Они едва удостоили меня взглядом, настолько были поглощены своим занятием, размахивая молотками и роясь в грязи. На следующий день таких незнакомцев было уже пять, а через пару дней — и все десять. Я никого из них не знала. Подслушав их разговоры, я поняла, что они искали собственных крокодилов. Как видно, это мой крокодил привел их на пляжи Лайма, привлек их обещанием несметных сокровищ.

В течение нескольких следующих лет Лайм все больше запруживали охотники. Я привыкла к пустынному берегу и своему обществу, или же обществу мисс Элизабет, или Джо, причем когда бывала с ними, то часто чувствовала себя так, словно оставалась одна, настолько замкнуто они себя вели. Теперь же постукивание молотка по камню раздавалось по всей протяженности побережья между Лаймом и Чармутом, равно как на пляже Монмут; люди что-то измеряли линейками, пялились на камни через увеличительное стекло, делали заметки и карандашные наброски. Это было комично. Несмотря на всю суету, которую они разводили, никто не нашел целого крока. Кто-нибудь, бывало, начинал кричать, и остальные спешили к нему посмотреть, что такое тот нашел, и обычно оказывалось, что ничего или же просто зуб, кусок челюсти или позвонок — если повезло.

Однажды я проходила мимо какого-то мужчины, занимавшегося поисками среди скальных обломков, когда тот подобрал круглый темный голыш.

— По-моему, это позвонок, — окликнул он своего компаньона.

Я не удержалась: мне надо было исправить его ошибку, пусть даже он меня ни о чем не спрашивал.

— Это голыш, сэр.

— Голыш? — нахмурился он. — Как это понимать?

— Так мы называем голые камни. Галька часто бывает похожей на позвонок, но в костях никогда не найдется таких вкраплений. Да и позвонки темнее. Как и все кости крокодила. Вот, видите? — Я вытащила из своей корзины кость, которую нашла раньше, и показала ему. — Смотрите, сэр, у них всегда шесть граней, как у этой, хотя их не всегда можно разглядеть, пока не отчистишь. А еще они вогнутые, как будто кто-то прищемил их посередине.

Незнакомцы прикасались к моей находке, словно к драгоценной монете, каковой — в некотором смысле — она и была.

— Где ты это нашла? — спросил один из них.

— Вон там. У меня и другие есть.

Я показала им все свои находки, и они были поражены. Когда же они предъявили мне свою добычу, то там по большей части была галька, которую им пришлось выбросить. Целый день они подходили ко мне с предполагаемыми антиками, чтобы я вынесла свое суждение. Вскоре к ним присоединились другие, и меня звали то туда, то сюда, чтобы я говорила новичкам, что они нашли, а чего нет. Потом меня стали спрашивать, где лучше искать, и прошло совсем немного времени, прежде чем я стала руководить их поисками вдоль всего берега.

Вот так я и оказалась в обществе геологов и других заинтересованных джентльменов, исправляя их ошибки и находя для них антики. Некоторые были из Лайма и Чармута: Генри де ла Беш, например, который только что переехал на Брод-стрит вместе со своей матерью и был всего на несколько лет старше меня. Но большинство приезжали из более удаленных мест — из Бристоля, Оксфорда или Лондона.

Никогда раньше мне не приходилось бывать в обществе образованных джентльменов. Иногда с нами выходила мисс Элизабет, и тогда мне было проще, потому что она, как более старшая и образованная дама, могла оказывать необходимое посредничество. Когда же я оставалась с ними одна, то поначалу нервничала, не зная, как мне полагается держаться и что им можно говорить, а чего нет. Но они обходились со мной как со служанкой, а эту роль я могла исполнять довольно легко — хотя и была такой служанкой, которая высказывает собственные суждения, а не потакает столичным господам.

Однако с джентльменами мне всегда было слегка неловко, и это усилилось, когда я стала старше и моя грудь округлилась. Потом обо мне начали болтать. Возможно, сплетен было бы меньше, если я была благоразумнее. Но когда я начала взрослеть, мной что-то такое завладело и я стала немного взбалмошной, как это бывает с девочками, чье детство на исходе. Я принялась думать об этих джентльменах, смотреть на их сапоги и на то, как они двигаются на берегу. Стала плакать по ночам, не зная, из-за чего, и кричать на маму, когда для этого не было никаких причин. Теперь всем сестрам Филпот я предпочитала Маргарет, потому что та больше остальных сочувствовала моему настроению. Она рассказывала мне истории из романов, которые читала, помогала мне в попытках сделать мои волосы красивее, а еще учила меня танцевать в гостиной коттеджа Морли. Иногда я стояла возле Курзала, смотрела через эркерное окно, как они танцуют под стеклянными канделябрами, и воображала, что это я кружусь там в шелковом бальном платье. Обычно я так расстраивалась, что мне приходилось бросаться бегом по пешеходной дорожке, которую братья Деи проложили вдоль берега. Дорожка приводила меня к Коббу, где я могла прогуливаться, позволяя ветру сдувать с моего лица слезы, и не было рядом никого, кто отчитывал бы меня за мою глупость.

Мама и мисс Элизабет отчаянно бились надо мной, но никак не могли привести меня в чувство, потому что я не думала, что со мной что-то не так. Я взрослела, и это было тяжело. Потребовались два юношеских переживания смерти, сперва одной дамы, а потом одного джентльмена, прежде чем мисс Элизабет вытащила меня из грязевого оползня и я по-настоящему вступила в мир взрослых.

Обе смерти случились на одном и том же отрезке пляжа, прямо у окончания Церковных утесов и не доходя до того места, где берег изгибается по направлению к Блэк-Вену. Стояла ранняя весна, и я шла вдоль берега во время отлива, высматривая антики и думая о том джентльмене, которому помогала накануне и который улыбнулся мне, обнажив белые, как кварц, зубы. Меня так ослепляли собственные мысли, что я не видела той дамы, пока чуть ли не наступила на нее. Я резко остановилась.

Она лежала ничком там, где оставил ее прилив, и ее темные волосы были сплошь спутаны с водорослями. Чудесное ее платье промокло и отяжелело от песка и ила. Даже при таком его состоянии я видела, что оно стоит дороже, чем вся наша домашняя одежда. Я долго стояла над ней, наблюдая, не вздохнет ли она. Потом до меня дошло, что мне надо бы дотронуться до нее, перевернуть ее на спину, чтобы убедиться, что она мертва, и проверить, не знакома ли она мне.

Мне не хотелось до нее дотрагиваться. Большую часть дня я поднимала мертвые окаменевшие кости некогда живших здесь тварей. Если бы она была окаменелой, как крок или аммик, я перевернула бы ее совершенно спокойно. Но я не привыкла прикасаться к мертвой плоти, которая была реальным человеком. Однако, понимая, что сделать это все равно придется, я глубоко вздохнула, поспешно ухватила ее за плечо и перекатила на спину.