Прерия

— Нрав всех краснокожих одинаков повсюду: и в прерии, в лесах! Позволь-ка кто-нибудь такую вольность с часовым-белым — он получил бы, по-крайней мере, хороший удар по голове в награду, а вот тетон бежит себе за своими, лошадьми, как будто думает, что две ноги стоят четырех в подобном случае! Ну, плуты переловят весь скот до рассвета, потому что тут разум действует против инстинкта. Положим, разум ничтожный, но все же в индейце много человеческого. Боже мой! Вот такими краснокожими, как делавары, Америка могла бы гордиться! Но что сталось с этим могучим народом! Он рассеян и почти весь уничтожен! Право, переселенец хорошо сделает, если поселится там, где находится в настоящее время. Если природа и отняла у него удовольствие очистить землю от деревьев, которые должны были расти здесь, то воды уж тут в изобилии. Вот своих четвероногих он видел в последний раз, или я плохо знаю коварство сиу.

— Не лучше ли нам добраться до лагеря? — сказал охотник за пчелами. — Если старый Измаил не очень изменился, то здесь произойдет настоящая схватка.

— Нет, нет! — поспешно проговорила Эллен.

Траппер осторожно закрыл ей рот рукою.

— Тс! Говорите тихо! — сказал он. — Малейший звук может выдать нас. Достаточно ли храбр ваш друг? — прибавил он, обращаясь к Полю.

Молодой человек, в свою очередь, прервал его слова:

— Остерегайтесь назвать Измаила моим другом. Он не имеет ни малейшего отношения…

— Хорошо, хорошо, кто бы он ни был, станет ли он жалеть порох и дробь для защиты своего добра?

— Своего добра? Да, конечно, он не станет жалеть даже для защиты того, что не принадлежит ему. Можете вы мне назвать, старый Траппер, имя человека, который уложил посланца шерифа, собравшегося прогнать плантаторов, беззаконно поселившихся у Буйволового озера в старом Кентукки? В тот день я преследовал великолепный рой, осевший, наконец, в дупле засохшего бука; а чиновник лежал распростертым как раз у подножия того самого бука. Пуля прошла через «милостью божьей» [7] , которая была у него в кармпне жилета у самого, сердца, как будто он думал, что кусок овечьей кожи может служить панцирем и против пули скваттера [8] . Ну зачем сердиться, Эллен? Ведь не доказано, что это был Измаил; человек пятьдесят других могли сделать то же.

7

Т. е. через постановление о взятии под стражу. Все судебные акты в Америке начинаются словами: «Народ, милостью божией, свободный и независимый…».

8

От глагола «to squot» — сидеть на корточках. Американцы называют «скваттером» того, кто поселяется (усаживается) на крайней границе какого-нибудь графства, захватывая землю, которую он намеревается обрабатывать.

Старик не стал расспрашивать дальше, чтобы узнать, станет ли Измаил мстить за себя. Из ответа Поля, его короткого, но обстоятельного рассказа, он понял все и вернулся к целому ряду мыслей, вызванных обстоятельствами.

— Каждый лучше знает связи, соединившие его со своими ближними, — ответил он. — Жаль, конечно, что цвет кожи и язык, богатство и образование устанавливают такую большую разницу между людьми, из которых немногие имеют все, а громадное большинство — ничего… Впрочем, — прибавил он с характерным для него переходом от одной мысли к другой, — так как в этом деле идет речь о количестве ударов, а не о проповеди, то лучше всего приготовиться к тому, что может случиться. Тс! В лагере движение. Возможно, что это они нас увидели.

— Неужели подходит семья Измаила? — воскликнула Эллен. Голос ее дрожал. Приближение друзей, по-видимому, пугало ее почти столько же, сколько недавнее появление сиу. — Уходите, Поль, оставьте меня. Уйдите, не нужно, чтобы нас видели.

— Эллен, если я брошу вас в этой пустыне, не возвратив вас целой и невредимой, хотя бы под защиту старого Измаила, то пусть я никогда не услышу жужжания пчелы, или, что еще хуже, пусть не смогу следить за ней взглядом до тех пор, пока она влетит в улей!

— Вы забываете этого доброго старика. Он не покинет меня. Ведь нам не в первый раз расставаться, Поль, и эта пустыня лучше, чем…

— Никогда! Никогда! Индейцам стоит только вернуться, и что будет тогда с вами? Вас поведут к Скалистым годам, и вы будете уже на полдороге туда, пока можно будет открыть наш след и полететь на помощь вам. Что вы скажете на это, старый Траппер? Вы думаете, что эти тетоны, как вы их называете, замедлят вернуться за остальным имуществом Измаила и за его провизией?

— Насчет них вы можете быть спокойны, — ответил старик, — я ручаюсь, что им придется побегать часов шесть за бедными животными. Однако, тише! Я снова слышу какие-то звуки внизу, у ив. Скорее на землю! Зарывайтесь в траву! Будь я презренный комок глины, если это не звук ружейного замка!

Траппер не дал спутникам времени для размышления, а бросился в густую траву прерии, увлекая их за собой. Счастье, что чувства старика не потеряли своей тонкости и что он действовал с такой быстротой: едва пленники успели броситься на землю, как в их ушах раздался короткий, резкий ружейный выстрел, и смертоносная пуля, свистя, пролетела над их головами.

— Чудесно, молодые негодяи! Чудесно, старая голова! — тихонько проговорил Поль. Ни положение, в котором находились пленники, ни опасности, окружавшие их, не действовали на его пылкую натуру. — Этот залп делает вам честь. Ну, что же, Траппер, война-то, кажется, начинается с трех сторон. Нашей стороне неудобно оставаться в долгу. Не ответить ли мне?

— Не отвечайте, — поспешно остановил его старик, — или отвечайте только словами, иначе вы оба погибли.

— Сомневаюсь, чтобы вы много выиграли, если бы я заставил свой язык говорить вместо ружья, — заметил Поль шутливым, но несколько колким тоном.

— Ради бога, только бы они не слыхали вас, Поль! — вскрикнула Эллен. — Уходите, Поль, уходите, вам легко это сделать.

Несколько залпов, следовавших один за другим и все приближавшихся, прервало ее слова, а страх и благоразумие помешали ей говорить дальше.

— Пора кончить это, — сказал Траппер, подымаясь с достоинством и хладнокровием человека, задумавшего какой-то самоотверженный поступок. — Я не знаю, дети мои, что заставляет вас бояться тех, кого вы оба должны были любить и почитать, но надо принять какое-нибудь решение, чтобы спасти вашу жизнь. На несколько часов больше или меньше ничего не значит для человека, насчитывающего столько дней. Поэтому я покажусь им, а вы воспользуйтесь этой минутой, чтобы скрыться. И дай вам бог все то счастье, которое вы заслуживаете.

Не дожидаясь ответа, Траппер отважно спустился с холма и подошел к лагерю твердыми, уверенными шагами, не замедляя и не ускоряя своей обычной походки. Свет луны, более яркий в эту минуту, падал на его фигуру, и переселенцы заметили его приближение. Равнодушный к этому неблагоприятному обстоятельству, старик молча продолжал идти, пока его остановил сильный, грозный голос:

— Кто идет? Друг или недруг?

— Друг, — ответил он, — человек, который жил слишком долго для того, чтобы смущать ссорами остаток своей жизни.

— Но недостаточно долго для того, чтобы забыть проделки юности, — сказал Измаил, подымая голову над кустом, за который он спрятался, — вы привели сюда шайку этих краснокожих дьяволов и завтра получите часть их добычи.

— Что вы потеряли? — спокойно спросил Траппер.

— Восемь самых лучших кобылиц, носивших упряжь, не говоря уже о жеребце, который стоит тридцати лучших мексиканских коней. А молоко, а шерсть, откуда возьмет их теперь жена? Весь скот исчез; я думаю, что даже поросята, хоть и хромые, бегают теперь по прерии. Скажи-ка мне, чужеземец, — прибавил он, ударяя о землю прикладом ружье с шумом и яростью, которые могли бы испугать человека менее решительного, чем Траппер, — сколько из этих животных достанется на вашу долю?