Преследование

— Приятно слышать.

— В самом деле? — прошептала она, не в силах сладить с учащенно забившимся сердцем, и ее руки сомкнулись вокруг его мускулистых предплечий.

— Это очень приятно слышать, Амелия… Это просто невозможно…

Настойчивое, страстное желание пылало в глазах Гренвилла, когда он поцеловал ее.

Закрыв глаза, Амелия застыла. Не в силах пошевелиться, она ликовала, ощущая, как его губы все сильнее прижимались к ее губам, как волны блаженства неудержимо накатывали и захлестывали ее, когда Гренвилл целовал ее снова и снова.

И наконец она ответила на его поцелуй.

Губы Гренвилла приоткрылись. Ее язык проник в глубь его рта, переплетаясь с его языком.

Саймон отпрянул от Амелии и скользнул рукой по ее волосам.

— Вы должны быть моей экономкой, — резко произнес он. — Но я не могу забыть, каково это — сжимать вас в объятиях.

— Я знаю, — прошептала Амелия, ошеломленная охватившим ее испепеляющим желанием. Она была готова совершить немыслимое. Она была готова пойти наверх и присоединиться к Саймону в его постели — и к черту все последствия!

— Если мы станем любовниками, дороги назад уже не будет, — решительно бросил он.

Амелия задрожала. Ей так нравилось находиться в его объятиях, но неужели она собиралась быть и экономкой, и любовницей?

А как же ее чувства? Ведь она была влюблена, не так ли? Как же ее принципы, ее благонравие? Ее будущее?

Саймон провел костяшками пальцев по ее щеке.

— Амелия? Не думаю, что это — хорошая идея.

— Полагаю, мальчики уже готовы послушать свою сказку, — с трудом, задыхаясь, сказала Амелия. Сейчас ей почему-то хотелось плакать.

Саймон отпустил Амелию, и она отступила назад, выйдя из круга его сильных рук. Но ни один из них не отвел взгляда. Она смущенно произнесла:

— Вам стоит присоединиться к нам, Саймон.

Его рот насмешливо скривился. Саймон опустил взгляд, но Амелия успела заметить темные тени, мелькнувшие в его глазах.

— Я так не думаю.

И, повернувшись, он прошел в кабинет, плотно закрыв за собой обе двери.

Глава 10

Саймон не был в Бедфорд-Хаус несколько лет. Теперь Доминик Педжет, граф Бедфордский, уже не принимал активного участия в военных действиях, но когда-то он был вовлечен в роялистский мятеж во Франции. С того момента, как Саймон попал в сеть интриг Уорлока, ему дали понять: благоразумнее будет изображать полнейшее безразличие к таким людям, как Педжет, Пенроуз и Грейстоун. Тем не менее Уорлок позаботился о том, чтобы все его лучшие агенты прекрасно знали друг друга. Это был заколдованный круг, если можно так выразиться, или, возможно, круг проклятых. Так или иначе, но Саймон знал истинные личности почти двух дюжин агентов, большинство из которых были успешно внедрены во Франции, где собирали сведения для военного министерства, а теперь и для Комитета по делам иностранцев.

Саймон был завербован Себастьяном Уорлоком почти два года назад. Европейские власти паниковали по поводу анархии во Франции, боясь коварного распространения революции в своих собственных странах. Великобритания не была исключением. В самых высоких кругах лондонских тори Питт и его люди совещались ночи напролет, пытаясь постичь степень хаоса во Франции и оценить, сможет происходящее просочиться на территорию Великобритании и ее союзников. Каждый британец, которому было что терять, боялся французской анархии.

Не было тайной то, что Саймон свободно говорил на французском, испанском, итальянском и немецком языках и даже мог немного изъясниться по-русски. Не составляло секрета и то, что Саймон был тори и сторонником Питта, хотя до сих пор не принимал активного участия в политической жизни. Не было тайной и то, что он не был счастлив в браке и проводил большую часть времени в своих северных поместьях, старательно избегая общества жены.

Одной туманной ночью в Лондоне друг Саймона Берк пригласил его в клуб джентльменов «Уайте». Тогда-то Саймона и представили Уорлоку. На следующий день Уорлок появился в Ламберт-Хаус, настаивая на том, чтобы Гренвилл присоединился к нему за ланчем. И в темноте кареты Себастьяна туманные завесы спали, и Саймона завербовали, чтобы спасти страну от анархии и революции.

— Вы никогда не бываете в городе. У вас безупречное алиби, — сказал, помнится, Уорлок.

Саймон не колебался ни на мгновение. Его жизнь превратилась в своего рода изгнание, пусть и добровольное. Он принял решение держаться подальше от Элизабет, даже притом, что это означало пожертвовать своими отношениями с сыновьями. Он не мог выносить даже мысли, что проведет с этой женщиной всю свою жизнь. Так что предложение Уорлока стало чем-то вроде спасения. И Саймон с рвением принял вызов превратиться во француза и якобинца.

Он хорошо знал Педжета и питал к нему самые искренние дружеские чувства. Когда его карета приблизилась к дому Доминика, Саймон задался вопросом: рискнет ли он возобновить с ним старую дружбу? Саймон не считал это разумным, особенно в ситуации, когда он работал на обе стороны. Но один визит явно никого не насторожил бы. В любом случае Педжет мог оказаться ценным источником информации.

Несмотря на то что связной Саймона не появился и на другое утро, Журдан сегодня получил записку с вежливым приказом прибыть на встречу. Его новым связником был человек по имени Марсель. Якобинец предложил назначить встречу в общей комнате таверны в Ист-Энде завтра ночью.

Сердце Саймона заколотилось, стоило ему прочитать записку. Разумеется, он должен был пойти — и доставить информацию, которой у него еще не было. Журдан находился в Великобритании почти три недели. В итоге не имело ровным счетом никакого значения, что на самом деле он был Саймоном Гренвиллом, что его жена умерла и что всего неделю назад он находился в Корнуолле, заботясь о своих детях. У него было тридцать шесть часов, чтобы собрать сведения для Ляфлера и своих французских шефов, и Гренвилл уже всерьез беспокоился об этом.

Недавно утром Саймон ушел из дому, надев белый парик и поношенную одежду, чтобы никто его не узнал. Во Франции, притворяясь Журданом, он часто носил разноцветные парики, надевая белый только по официальным случаям. Ляфлер, несомненно, описал Марселю Журдана как высокого поджарого человека, обычно носящего яркие парики. Все это было весьма кстати, но Саймону наверняка пришлось бы еще больше изменить свою внешность. Изображать Журдана в Лондоне было по определению опасно. Слишком много людей могли узнать Гренвилла.

Он тщательно обдумывал имевшиеся у него варианты.

Амелия застала его возвращавшимся домой, но издали не узнала. Саймон чувствовал себя ужасно неловко.

Он пригласил Амелию в свой дом потому, что она была нужна его детям. И если уж быть до конца честным с самим собой, еще и потому, что он сам отчаянно нуждался в ней.

Сердце подпрыгнуло в груди. Саймон должен был видеть Амелию каждый день и знать, что она заботится о его детях, что ее сердце наполнено любовью к ним. Глядя на Амелию в компании мальчиков, он чувствовал особую, невероятную теплоту.