Преследуя восход

Я стоял в страхе и колебался, будучи не в состоянии связать то, чему оказался свидетелем, с реальностью, с необходимостью действовать. У меня мелькнула мысль убежать и вызвать полицию; в конце концов, это было ее дело, а совсем не моя драка. Если бы я не замешкался на том проклятом светофоре, я бы, наверное, так и поступил и, скорее всего, мучился бы потом от стыда. Но что-то внутри — очевидно, тот дух мятежа, пробудившийся во мне, знал правду: я намеревался мчаться отнюдь не за помощью, просто это был повод удрать, не ввязываться, обойти по другой стороне улицы. А тут на карту была поставлена жизнь, и это было поважнее глупых штучек вроде проскакивания перекрестка на красный свет, важнее, чем абстрактный вопрос о трусости и отваге. Я должен, обязан был помочь… Но как?

Я сделал нерешительный шаг вперед. Может, если побежать с криками, это испугает их? А если нет? Я ни разу не дрался с тех пор, как окончил школу, а тут было сразу трое. Затем в неярком свете взгляд мой упал на кучу металлических труб, валявшихся на обочине, — остатки разобранных строительных лесов. Они были липкими от грязи, однако рывком, от которого у меня затрещали плечи, я поднял здоровенную трубу длиной около семи футов, вскинул ее над головой и побежал по скользким булыжникам.

Сначала никто меня не заметил: убегавший поскользнулся и упал, и все накинулись на него. Я грозно заорал, вернее, сначала из моей глотки вырвалось дурацкое сдавленное «эй!», потом звук прервался и превратился в вопль баньши [3] . Вот тогда-то они меня определенно увидели. И отнюдь не удрали, но, напротив, кинулись на меня все трое. Бежать было поздно — я замахнулся трубой на одного, но промазал чуть не на целую милю. Он прыгнул на меня. В панике я схватил его вытянутую руку и каким-то чудом перекинул через себя. Он с воем повалился на землю, и я увидел, как в воздухе мелькнул нож. Другой сделал выпад, отскочил назад, когда я замахнулся трубой, затем, когда труба прошла мимо, прыгнул снова. Однако труба, к счастью, была достаточно скользкой, и, когда она выскочила у меня из рук, ее конец ударил нападавшего в живот и повалил. Сам не веря в то, что творю, я замахнулся на третьего — и тут моя нога заскользила по мокрой траве. Я, совершенно потрясенный, оказался на земле и заметил оскаленные белые зубы и готовый опуститься нож.

3

В кельтской мифологии — дух, стоны которого предвещают смерть.

А потом надо мной что-то блеснуло, и противник мой отступил. Вместо него в поле моего зрения оказался человек, на которого они напали, — невысокий подтянутый мужчина с копной рыжеватых волос. Он наносил бешеные удары, отражая направленные на него с легкостью, казалось, без каких-либо усилий. Неожиданно его руки сделали выпад, блеснул металл, и раздался жуткий треск. На мгновение сражающиеся оказались на свету, и я увидел длинный разрез на куртке великана и льющуюся кровь. Я с трудом поднялся на ноги, а потом в страхе отпрянул — мне показалось, что сама темнота набросилась на меня. Я выбросил руку вперед и вскрикнул от неожиданной боли, а потом от гнева, ракетой просвистевшего у меня в мозгу. Внезапно передо мной возникла зловеще ухмылявшаяся, слюнявая физиономия, увенчанная гребнем из зеленых перьев австралийского попугая, со звякающими массивными кольцами в ушах. Я с силой врезал по ней здоровой рукой, почувствовал, что попал, и восторжествовал, — но тут ракета взорвалась (во всяком случае, ощущение было именно такое), и зубы мои щелкнули — с такой силой был нанесен ответный удар. Я согнулся пополам, держась за голову, — от удара мои мозги, казалось, треснули, как зеркало. Услышав рядом с собой вопль, я стал ожидать худшего — боли от удара ножом или тупой — от удара ботинком. Однако этого не произошло. Я выпрямился и заставил себя открыть глаза — как раз вовремя, чтобы увидеть, как три тени удирают вниз по улице по направлению к морю: один из них сильно хромал, другой держался за грудь, а третьего они тащили, взяв под руки, — его ноги беспомощно волочились по булыжникам. Там, где он двигался, оставался черный след — как след змеи на песке.

Человек, на которого они напали, сидел, скорчившись, у стены по правую руку от меня, у порога. Он держался за ребра и тяжело дышал. Сначала я подумал, что и он ранен, но он поднял голову, и на его тонком, подвижном лице появилась улыбка.

— Вот что значит прийти вовремя! — сказал он и рассмеялся.

— Кто они? — удалось мне прохрипеть.

— Они? Да волки, ясное дело. Лезут и тащат все, что не приколочено гвоздями, а тут добра полным-полно — сам знаешь! — Он неожиданно поднял глаза. — Э, да ты не знаешь, так ведь? Ты не здешний, верно?

Я кивнул, забыв о полученном ударе, и мир растворился в обжигающей боли. Я зашатался, оглушенный и одурманенный, а он вскочил и подхватил меня.

— Ну конечно, не здешний. — Вопрос сменился уверенностью, хотя я и не ответил. — Не здешний. Я мог бы и сам догадаться по тому, как ты ворвался. — Он прислонил меня к стене и ощупал мою голову, вызвав очередной приступ агонии. — Ну, это ничего! — заключил он с бесшабашностью, которая привела меня в ярость.

— Сами такого отведайте, а потом говорите! — проворчал я, а он снова широко улыбнулся.

— Не обижайся, дружище! Просто я рад, что у тебя крыша цела, вот и все. Шишка и немного крови, ничего страшного. А вот рука — это другое дело.

— Да она не так уж и болит…

— Это неважно. Однако клинок повредил мышцу. Вдобавок он мог быть грязным, если не что-нибудь похуже. Обожди-ка! — В руке его блеснул собственный клинок, которым он столь успешно пользовался, и я с изумлением понял, что это не нож, но самый настоящий палаш, что-то вроде прямой сабли. Он убрал его в ножны, отстегнул от пояса кольцо с огромными старинными ключами и запер ворота склада, бормоча при этом: — Ладно, не беспокойся; я за тобой присмотрю. Просто обопрись на своего старого приятеля Джипа — и все! Тут всего-то несколько шагов за угол — обопрись на меня, если хочешь!

Предложение казалось абсурдным: ростом он был вроде бы маловат. Однако когда он поднимал меня за здоровую руку на ноги, я с изумлением увидел, что он лишь чуть-чуть ниже меня, а во мне больше шести футов. Все объяснялось тем, что рядом со своими противниками он казался весьма малорослым. Но, спрашивается, какого же роста были те трое?

Его лицо было костлявым, с тяжелой нижней челюстью, но черты его были открыты и правильны. Возможно, в лице было что-то скандинавское, если не считать того, что выражение его непрерывно менялось — подобно игре солнечного света. Морщины появлялись и исчезали, и поэтому трудно было догадаться, каков его возраст: скорее всего, сорок с небольшим, судя по морщинкам вокруг глаз. Остатки загара сливались с веснушками на скулах. Его глаза были спокойными, большими и умными. Их взгляд казался отстраненным и направленным куда-то вдаль, пока я не поймал в них блеск, таивший ум и лукавую усмешку. Я редко сужу о людях по первому впечатлению, особенно о мужчинах, но в этом человеке было что-то сразу располагавшее. Симпатия, разумеется, еще не означает доверия, но выбирать мне не приходилось.

Пошатываясь, словно парочка пьяниц, мы побрели в конец аллеи, выходившей на море, но до того, как мы до него добрались, мой старый приятель Джип, кем бы он ни был, перевел меня через дорогу и повел по влажной и зловонной боковой аллейке, которая вывела нас на гораздо более широкую улицу, как две капли воды похожую на те, по которым я пробродил целый вечер. Здесь, однако, имелось как раз то, что я искал: ярко освещенное огнями здание, в котором можно было безошибочно угадать пивную или даже ресторан. Закопченные, в бриллиантовых каплях дождя, окна сияли теплым золотым светом между ставнями. Выкрашенный яркой краской дом (это было видно даже в тусклом свете мерцающих фонарей внизу) украшала вывеска. В голове у меня к этому времени стало проясняться, и я уставился на ее, как зачарованный. Это, должно быть, и было одно из странных, экзотических заведений. На вывеске крупными буквами, красным по белому было выведено: «ТАВЕРНА ИЛЛИРИКО», а под ней — «Иллирийская таверна — старинные деликатесы — Дравич Мирко, собств.». На доске над дверью я увидел эту надпись: «Taverne Illirique», «Illirisches Gasthof», повторенную на всех языках, которые я знал, и многократно — на языках мне неведомых.

— Заходи, здесь мы тебя приведем в порядок! — жизнерадостно провозгласил Джип и прибавил еще что-то, но я не был уверен, что правильно расслышал.

— Что вы сказали?

— Я сказал, недурное местечко, если держаться подальше от морских слизняков.

Я заморгал.

— Постараюсь. А где они? На полу?

— В меню.

— Господи помилуй!

Это меня добило. Пришлось остановиться, и меня стало выворачивать — болезненно и безрезультатно. Джип смотрел на меня с сочувственной улыбкой.

— Пустое брюхо? — осведомился он. — Жаль. Хорошая рвота помогает, если тебя двинули по черепу. Это как с морской болезнью: раз уж собрался блевать, набей себе как следует брюхо, чтобы было что выбрасывать, вот что я всегда говорю.

— Запомню, — пообещал я, и он коротко рассмеялся.

— Теперь в порядке? Осторожно — тут ступеньки, и порядком истертые. — Джип ударом ноги распахнул облезлую красную дверь: — Хой, Мирко! Малинка! Катика! — заорал он, вталкивая меня внутрь.

Полчаса назад я бы обрадовался смеси кипучих запахов, врывавшихся из кухни. Там была сотня таких, названия которых я не знал, и еще парочка тех, что мне не слишком нравились, но присутствовал запах чеснока и сладкого перца, пива и жареного лука. Однако теперь от такого обонятельного коктейля мой больной желудок в испуге съежился.

— Это ты, что ли, штурман? — раздался хриплый голос из недр помещения. Затем последовали звуки, словно кто-то подбросил лопатой уголь в топку. — А Малинки нет, так что придется тебе довольствоваться мной.

— Со мной тут приятель, Мирко, — крикнул Джип. — Эй, как тебя зовут? Стивен? Мирко, тут со мной Стив, он помог мне разделаться с парочкой волков, да пока с ними возился, получил раз-другой. Нужно что-нибудь, чтобы поставить его на ноги. Катика! Ты тут понадобишься! Да притащи свою лекарскую сумку. А теперь, дружище, садись-ка ты вот сюда…