Пресс-хата для Жигана

Гогочущий Мамонтенок не понял, как пистолет оказался в руках у девушки. Стремительным броском Эллочка толкнула верзилу в бок, одновременно хватаясь за рифленую ручку «ТТ».

Сухо щелкнул выстрел. Эллочка целилась в Мармелада, в главаря, повинного во всем этом ужасе.

Бывший морског пехотинец слышал, как просвистела у виска пуля. Инстинктивно метнулся в сторону и оказался за спиной у изготовителя фальшивок Тот не успел увернуться. Он стоял, как соляной столб, не понимая, что происходит. И когда пуля ударила ему в переносицу, ничего не понял. Лишь ощутил, что голова разваливается на тысячи мелких осколков. Коротко вскрикнув, Картон упал лицом на казенный стол явочной квартиры.

Кухня заполнилась грохотом и пороховыми газами. Атака стажерки была скорее жестом отчаяния, чем хорошо обдуманным поступком. Эллочка была всего лишь перепуганной девчонкой. Наивной и мечтательной девочкой, решившей посвятить свою жизнь борьбе с преступностью.

Среагировавший первым, Фейсал всадил в девушку пулю. Он стрелял, почти не целясь, прижимаясь спиной к холодильнику. Следом за ним открыл огонь Мармелад. Упав на правое колено, выхватил спрятанную под джинсовой курткой «беретту». Пуля, посланная из ее ствола, попала в горло стажерке.

Алый фонтан брызнул прямо перед глазами Эллочки. Она удивленно посмотрела на кровь, захрипела и слабеющим пальцем нажала на спусковой крючок. Щелкнул выстрел. Пуля ушла в потолок, выбив в бетонном перекрытии рытвину, с краев которой посыпалась побелка.

Но ничего этого Эллочка уже не видела. Навалившись грудью на край мойки, она замерла, словно желая в последний раз напиться пахнущей хлоркой водопроводной воды. Подскочивший Мамонтенок опрокинул мертвую стажерку на спину и в ярости пнул ногой.

Мармелад остановил подручного.

— Тормози, болван. Мертвым не больно, — прошипел он, отвесив битюгу затрещину. — Тупарь несчастный! Мух ртом ловишь? Эта лярва, по твоей милости, чуть всех нас не перекоцала… Шустрая девчонка. — Он задумчиво посмотрел на стажерку, на лице у нее отчетливо проступила россыпь веснушек; словно сожалея о содеянном, главарь произнес: — Толковый сыскарь мог из бабы получиться. Смелая коза была.

Все трое стояли над убитой, только что державшей бандитов на прицеле.

Мармелад разжал ей пальцы, взял пистолет. Отщелкнул обойму, проверил наличие патронов и вернул обойму на место. Быстро дослав патрон в патронник, выпрямился. Прицелившись, разрядил остаток обоймы в выглядывавшего из-под стола следователя.

Нафаршированный свинцом, Геннадий Семенович Петрушак колобком покатился по полу. Распластавшись у стены, попытался подняться, цепляясь за подоконник.

Главарь, предусмотрительно оставивший один патрон, подошел к смертельно раненному следователю, ударом ноги перевернул его на спину. В глазах следака застыл ужас. Он видел черный зрачок ствола, смещающийся к его груди.

Выбрав цель, Мармелад выстрелил. Пуля попала в сердце. Следователь дернулся и затих.

Мармелад деловито бросил:

— Беседа закончена. Пора уходить.

Он подошел к трупу Картона, аккуратно стер отпечатки пальцев со своей «беретты» и вложил ее в руки изготовителя фальшивок. «ТТ», из которого был убит следователь, — в руки стажерке, а ствол Фейсала просто бросил посреди кухни.

Перед коллегами Петрушака и экспертами-баллистами встанет нелегкая задача, на ее решение уйдет немало времени, необходимого Мармеладу, чтобы разгадать загадку человека, вставшего на его пути.

Трое мужчин поднялись на последний этаж. Проникнув на чердак, разошлись в разные стороны, чтобы затем выйти через разные подъезды. Прибывшая по вызову встревоженных пальбой жителей оперативная бригада немедленно приступила к опросу свидетелей. Но, кроме выстрелов, никто ничего не слышал.

Глава 14

Время тянулось мучительно медленно. День казался вечностью. Собственное расследование Жигана зашло в тупик. Он позвонил нескольким старым знакомым из криминального мира, но о Мармеладе никто ничего не знал. А если и знал, то предпочитал держать язык за зубами. Колесников тоже не звонил. Лишь иногда в квартиру с фикусами наведывался Филимон. Приезжал усталый, доставал бутылку водки и просил составить компанию.

— Что-то муторно у меня на душе, — признавался дружок, затравленно озираясь вокруг.

— Ты себя не трави. Лучше делом занимайся. Почему Колесников молчит? — разливая водку, заметил Жиган.

Филимон лишь пожимал плечами:

— Решает. Он — шеф. Ему виднее.

— Близорукий какой-то твой шеф, — с легкой укоризной говорил Жиган.

— Какой есть, — влив в себя водку, отвечал Филимон.

Выпив, приятель, втянувший Жигана в это грязное дело, становился разговорчивее. Рассказывал о проблемах Колесникова с дочерью, о муже Клементины, явно затаившем обиду на тестя, о полукриминальной карьере самого Колесникова.

Жиган внимательно слушал. На ум ему приходило изречение какого-то ветхозаветного мудреца. Изречение гласило: «Никто не бывает к нам так жесток, как самые близкие люди». Мудрец выражался фигурально, имея в виду не конкретную жестокость, а невнимание, требовательность и неосознанную жестокость родственников. Но в случае Колесникова мудрость могла иметь прямое значение. По мере того, как Жиган узнавал все больше и больше подробностей, его интерес к родственникам Владимира Петровича возрастал день ото дня.

Опустошив бутылку, Филимон уходил, а Жиган прокручивал в памяти услышанное и возвращался к своим раскладам.

«Нельзя сидеть, сложа руки, — размышлял он. — Надо попробовать зайти с другого конца. Кто-то же скупает эти тачки. Вывозит их из Москвы. И где-то паленым тачкам перебивают номера. Значит, надо попытаться найти перекупщика и мастерскую. Но где их искать?»

Он подходил к окну. Над многомиллионным городом-монстром зажигались первые звезды. Город встречал приближающуюся ночь мириадами огней, неоновыми сполохами реклам, сиянием подсветок зданий и статуй. Город не хотел тонуть во мгле.

Всматриваясь в вечернюю синь, Жиган курил сигарету за сигаретой. А за два квартала от него в пустой однокомнатной квартире так же всматривалась в надвигающийся мрак молодая вдова…

Как это часто бывает в жизни, одна роковая случайность, цепляясь за другую, тащит третью, третья — четвертую, и вот уже случай с неотвратимостью снежной лавины поворачивает человеческую судьбу вспять.

В один из воскресных дней Вера Хохлова, гуляя с друзьями по парку, заглянула в тир. Тогда Вера впервые и взяла оружие в руки. Пневматическая винтовка не показалась ей ни тяжелой, ни чужой. Скорее наоборот. Она ощутила сладкое, щемящее чувство, будто прикоснулась к нежному и любимому существу. Прицелившись, Вера плавно нажала на спусковой крючок, и жестяная мишень в дальнем углу тира, жалобно всхлипнув, кувыркнулась и повисла вниз головой. Девушка снова прицелилась, выстрелила, перезарядила винтовку, прицелилась, выстрелила… — и так, пока не закончились свинцовые пульки. Когда Вера наконец отложила винтовку, десять жестяных фигурок — по одной на выстрел беспомощно свисали на противоположной стене тира.